Больница здорового человека. Как люди изменили медицину во время пандемии - Мохова Полина
Мы вышли, сели на лавочку у больницы и ревем. Банально, глупо – мы машинально смахиваем слезы. А лицо ведь трогать нельзя ни в коем случае, ковид повсюду. Поэтому я просто стояла рядом и следила, чтобы она не касалась лица и соблюдала меры предосторожности.
Ольга Волосовец, координатор волонтеров
Оля проснулась рано. День не сулил ничего приятного: за две недели карантина работы стало в разы меньше, от домашней тишины звенело в ушах.
У Оли своя компания по разработке курсов повышения квалификации педагогов и обучающих игр для детей, а еще онлайн-школа профессионального обучения нянь. И хотя часть занятий осталась при ней – рабочие процессы вполне подходили для удаленки, – кипучая энергия Оли искала полезного выхода: хотелось помогать там, где сейчас это нужнее всего. За окном то и дело подвывали сирены скорых. Куда они едут? Отчего так много?
Может, нужна помощь в больницах? Раньше Оля только однажды волонтерила в доме престарелых – и тогда не пошло. Но одна ее подруга работала в фонде, помогавшем врачам повышать квалификацию. Ей Оля и написала. «Как больницам сейчас можно помогать, не знаешь? Туда пускают вообще?» Разговорились. Залезли к общим знакомым в фейсбук, наткнулись на кое-что интересное… Через три часа Оля уже звонила Александру Ванюкову и договаривалась встретиться с ним в поликлинике.
А еще через пару часов в ковидной больнице она с удивлением разглядывала сновавших туда-сюда в защитных костюмах космонавтов. Вот по двору идет один, весь в белом, как снеговик, – катит на рохле [8] тюки белья.
– Ольга, как хорошо, что вы пришли! – выпалил Ванюков на бегу, увлекая ее за собой. И сделал это с таким видом, будто они уже сто лет были знакомы.
Один из кабинетов, в котором раньше была касса платных услуг, стихийно превращался в волонтерскую базу. Вбежали туда.
– Вот стул, вот стол, вот компьютер. Списка задач никакого нет. Сейчас сюда повалят люди. Я им всем что-то пообещал… Придумаете, как их организовать? Я буду на связи.
Не успела Оля ответить, как новый знакомый испарился. Только она сняла и закинула на спинку стула куртку, как в дверь постучали:
– Волонтеров тут набирают?
Так Оля и стала набирать волонтеров.
Людей приходило столько, что в помещении порой негде яблоку было упасть.
– Вы кто? – спросила Олю с порога незнакомка в один из таких дней.
– Я Оля. Сижу тут, с людьми общаюсь.
– Ага, координатор, понятно. – Девушка по-хозяйски вошла внутрь. – Я Юля, директор «Фонда 52» [9]. Тоже на звонки отвечаю, давайте усилия объединять, что ли.
Наконец-то деятельность, которую Оля беспрерывно вела последние несколько дней, обрела название. Координатор волонтеров – а что, неплохо! К тому же теперь она была не одна.
Работа в «штабе» закипела. В день приходило по сотне человек, и в крохотной комнатке их толпилось одновременно десятка по три. Девушки вместе проводили отбор, а Ванюков затем адаптировал вновь прибывших: устраивал медицинские ликбезы, инструктировал врачей о том, как общаться с новыми помощниками.
Со временем Оля даже выделила для себя несколько категорий волонтеров.
Одна из таких – футбольные фанаты. Как-то раз двое ребят, поклонники противоборствующих команд, везли на каталке бабушку, а потом нежно переложили ее на постель. Один подоткнул одеяло, другой его подождал. Оля заметила и спросила: «А вам вообще нормально вдвоем? Вы же друг друга отметелите, если встретитесь на матче». Те ответили, что игра игрой, а здесь у них одна цель, здесь они – команда.
Вторая категория – топ-менеджеры крупных компаний и банков. В волонтерской компании любят вспоминать, что как-то санитарка попросила вымыть полы в реанимации девушку-волонтера. Та безропотно взяла ведро и тряпку и принялась за работу. Санитарка не знала, что дает распоряжение одному из руководителей Сбера.
Еще среди волонтеров Оля познакомилась с группой продюсеров. Катя работала в кино, Настя тоже, Ирина – на мероприятиях, а Ксюша, ее дочка, – на телевидении. Ирина и Ксюша стояли у самых истоков: они были знакомы с Ванюковым еще до пандемии – устраивали в больнице конференции. Как только больницу сделали ковидной, Ирина написала, что готова помогать всем чем скажут. Начала с доставки защитных костюмов медикам и развозки докторов, потом участвовала в подготовке корпуса к эксплуатации после ремонта (кстати, привела туда много своих друзей, и тогда же пришла помогать и ее дочка).
Да и кого только не встречала Оля в 52-й больнице! Психологи и журналисты, менеджеры и юристы, врачи и банкиры, выпускники детских домов и социальные работники, директора и бизнесмены… Или вот Паша. Паша – бармен. Он пришел, потому что ему было любопытно посмотреть, как устроена больница изнутри, а остался надолго.
Среди волонтеров были и пишущие люди. Оля отмечала глубоко личные полевые заметки Кати в фейсбуке, читала надрывные посты Альбины, любила трогательные зарисовки Насти и заметки-«киносценарии» Ильи. А Таша по мотивам своих волонтерских заметок даже книгу выпустила.
Чуть позже Оля целиком взяла на себя координацию новичков, а ей, в свою очередь, помогали вчерашние волонтеры, которые уже ориентировались в больничных процессах. Одну из историй знакомств с волонтером Сашей Оля вспоминает с иронической улыбкой.
Альбина Коптева,
14 июня 2020, фрагмент поста в Facebook
‹…› Теперь я знаю, что такое выгорание – не офисный тихий сплин, когда жемчуг мелок или кофе недостаточно хорош. А когда дотла. Меня начинает все бесить, хочется забиться в норку. ‹…› Не помогает ни какао, ни какао с вином, ни вино без какао.
Страшнее всего в такой ситуации потерять бдительность. Несколько раз ловлю себя на мысли «и так пойдет», но ловлю вовремя. Это ж позор – провести больше двух месяцев в «красной зоне» – и сейчас лажануться. Меня переводят в другую реанимацию. Саша предупреждает, что морг лучше – потому что «там тихо и никто не орет». Нет, мне уже не кажется это диким. Вот такие вот дела.
‹…› В одну из смен я увижу, как в санитарной комнате плачет медбрат. За смену у него освободится половина коек в боксе. Мне очень-очень хочется его пожалеть, но я не могу найти нужные слова, все кажется дурацким и банальным. ‹…›
Екатерина Визгалова,
31 мая 2020, фрагменты постов в Facebook
Болезни уравнивают людей. Болезни и смерть. В больнице совсем не важно, красивый ты, умный, сколько у тебя лайков, какая профессия. С моим трагическим мироощущением вся жизнь – больница, люди страдают от боли, одиночества, беспомощности, потерь, ожидают лучшего и выписываются только на тот свет. Поэтому для меня все люди равны, как перед друг другом, так и перед Богом. Сколько бы мне ни говорили, что равенства не существует.
‹…›
Из-за ковида не просто посещения запрещены, больным даже нельзя выходить в коридор, только в туалет – тем, кто не в боксе, а в общей палате. А двигаться надо.
‹…›
В нашем корпусе есть пациентки Лолита и Эсмеральда. Отчества обычные – Федоровна и Николаевна, кажется.
‹…›
Новая бабушка, неходячая, называя свой возраст, ошиблась на десять лет. Волнуется за полупарализованного деда, который остался дома один. Позвонили ему на домашний с моего телефона.
‹…›
Привезли мужчину лет пятидесяти в реанимацию на кровати, а там говорят – почему он одет, раздевайте. И все вещи забирайте. Кроме нательных вещей забрала у него и отнесла в палату телефон и грушу. Нельзя в реанимации ни телефон, ни грушу.
‹…›
Бабушка попросила растереть ей ноги. Мышцы слабые, ходит несколько шагов с ходунками. Точнее ходила, пока не заболела. Пока [я] растирала, [она мне] рассказала всю свою жизнь: первый муж ушел к другой, там и умер оттого, что сковырнул родинку. Сын женился, родился внук, но мать их бросила, а сам сын, отец ребенка, погиб. Одна растила внука, но тот балбесом вырос, нигде не работает, живет с девушкой семнадцати лет, та уже беременна… Не понимает, как могла заболеть, – никуда вроде не ходила, только в социальную столовую за едой, да на диализ в больницу, да еще социальный работник приходит каждый день на 15 минут, да еще внук приходит несколько раз в неделю. «Скажите, я здесь надолго?» – спрашивает. Сатурация у нее 75, а норма с 93.
‹…›
Везла молодого мужчину с процедур в кресле, так он возьми и начни задыхаться и сознание терять. А в нем килограммов 200 точно. В коридоре я его по щекам побила, он пришел в себя ненадолго, но до палаты с кислородом не доехали, прямо в лифте снова начал краснеть и запрокидываться, пришлось в реанимацию вместо палаты срочно. Там ему дали маску подышать несколько минут и выперли, говорят: «Мальчик скорее жив» – мол, нечего мешать тут с ерундой, сами видите – три деда совсем без сознания лежат. Отвезла наконец в палату, там уже медсестры встретили, положили на живот – кислород дали, капельницу поставили. Через полчаса обед был, меня спрашивают, вы не могли бы покормить пациента, и называют его фамилию. Конечно, говорю, могу, он мне уже как родной. Ел, правда, мало, уговаривала как маленького этого великана.
‹…›
Тяжелая была смена. 4 пары перчаток сносила за 4 часа. Расслабляться рано все же. Новый прикид – белый тайвек с голубыми полосками. В комплекте – сапоги-бахилы, которые сползают и мешают ходить.
Илья Ковалев
3 мая 2020, фрагмент поста в Facebook
«Давай я тебе помогу, – сказала мне А., присаживаясь за соседний столик, – говори, что надо делать?»
‹…› Вчера я занимался поклейкой [10] историй. Пожалуй, столько вырезать и клеить мне не приходилось даже в начальных классах, когда склеивали поделки.
Когда А. предложила помощь, даже не было варианта отказаться. Кажется, у медицинских работников это в крови: увидев проблему – помочь. Она бегает между своими пациентами без остановки, и в те редкие минуты, когда можно присесть, она решила еще чем-то заняться.
В нашей реанимации к моему приходу было 18 тяжелых пациентов.
Сидим, клеим истории, разговорились.
Она операционная сестра, ее тоже перевели в реанимацию на усиление.
Родные ее парня приняли в штыки то, что она согласилась. Парень сейчас выдерживает от нее социальную дистанцию, опасаясь за свое здоровье. От этого ей больно.
«Илья, а тебе за это зарплату не платят, и ты приходишь сюда? Зачем тебе это? Ты ж понимаешь, что может быть?»
Отвечаю, что я христианин на всю голову и это мои такие убеждения.
«А-а-а… Ну, это совсем тяжелый случай», – шутит она.
Отходит пообедать.
С меня под тайвеком градом течет пот, невыносимо жарко. А медработникам сидеть так всю смену – 24 часа без возможности снять.
В наш зал привозят нового пациента, 19-го. Он в сознании. Представляется по имени. Когда спрашивают, есть ли какие-то болезни, говорит «только ковид». Пока его перекладывают, слышу окрик «сатурация на нуле». Тут же бегом целой командой начинают делать анестезию, интубацию, пытаются его реанимировать. Минут через 30 он ушел…
Когда А. вернулась после обеда в зал, от него уже была отключена аппаратура.
Я все сделал, и закончились мои шесть часов смены. Могу уходить. А в реанимации снова осталось 18 пациентов, вокруг которых без остановки бегают «белые ангелы».
На прощание говорю А.: «Не переживай по поводу своего парня, просто знай, что он козел».
По глазам в маске вижу, что улыбнулась.
Анастасия Маренцова
14 июля 2020, фрагмент поста в Facebook
‹…› У меня есть пациентка Н. Н. – чудесная пожилая женщина, божий одуванчик, килограммов 45, все тело в гематомах, на шее – нитка бирюзовых бус; совершенно вымотанная после реанимации, питание через зонд, от всего устала и очень хочет домой. Зашла к ней сегодня, нашли телефон дочки, наконец созвонились и поговорили. Я держу телефон у ее уха, говорит еле слышно: «Детка, как ты? Береги себя, я тебя умоляю».
Умылись, причесались, сижу на краю кровати, глажу худые руки, тихонько разговариваем. «Расскажи что-нибудь хорошее?» Разговор перебивает соседка, рассказывает про своего сына, племянницу, хвалится. Н. Н. крепче сжимает мою руку:
– Кто твой любимый поэт?
– Сейчас и не знаю, в юности точно был Маяковский.
– Ой, я его всегда любила! Помнишь, как он писал Брик: «Дай хоть последней нежностью выстелить…»
«…твой уходящий шаг» – дочитываем вместе. Я чувствую, как у меня звенит в ушах. Набираюсь смелости, предлагаю:
– А хотите, я вам «Лиличку» прочитаю?
– Очень! – отвечает Н. Н. с придыханием.
Я выпрямляю спину, набираю побольше воздуха:
«Дым табачный воздух выел,
Комната – глава в Крученыховском аде».
Замолкла соседка. Застыла в дверях санитарка. Я читаю строчку за строчкой, смотрю на Н. Н. украдкой. У Н. Н. слезы в глазах, окончания некоторых строчек она повторяет за мной одними губами. Шепчет: «У меня мурашки!» У меня – тем более. Дочитываем последние строчки снова вместе. Н. Н. прижимает мои руки к своей груди: «Спасибо! Я вас ни-ког-да не забуду!»
‹…›
