Борис Стадничук - Сократ: учитель, философ, воин
А вот Перикла не изгнали (в отличие, кстати, от его отца Ксантиппа, тоже известного политического деятеля). Его год за годом избирали стратегом (главой исполнительной власти). Он умел говорить с людьми. Объяснять им, почему голосовать надо именно за него. Какие выгоды это принесет каждому конкретному афинянину. Разумеется, и в те времена, как и в наши, политики бессовестно обманывали избирателей. Но была простая возможность сместить слишком лживого или бездарного. И не обязательно с помощью остракизма (черепки приберегались, как мы видели, как раз для слишком справедливых и слишком даровитых). А с теми, кого считали бездарями, разобраться было проще простого. Достаточно пойти на главную афинскую площадь, Агору, и проголосовать «за другого». За кого именно? А за того, кто произнесет самую пламенную и убедительную речь. В Афинах краткость никогда не называли сестрой таланта, умение говорить лаконично не было достоинством. Умным и даже мудрым политиком считался тот, кто мог говорить долго, обо всем на свете не моргнув глазом, на любые вопросы давать развернутые и внешне убедительные ответы, даже если сам в них не верил. Тех, кто учил этой премудрости – умению спорить и убеждать, – называли софистами, а их науку – софистикой. Многие софисты, обучавшие юношей, которые мечтали о политической карьере, зарабатывали очень большие деньги. (Ребята из современных дискуссионных центров в Древних Афинах были бы чрезвычайно востребованными профессионалами.)
Софистика
Строго говоря, этимологически термины «софистика» и «философия» означают примерно одно и то же. Философия – «любовь к мудрости», а софистика – «мудрость». Соответственно, и философ, и софист – мудрецы. А если быть уж совсем придирчивыми, то получится, что софист – «профессиональный мудрец», а философ – скорее «дилетант». Но в наше время их противопоставляют совершенно по другому признаку. Философы считаются настоящими учеными, а софисты – шарлатанами. Это противопоставление идет еще от Аристотеля, который в своих произведениях сформулировал правила формальной логики и разоблачил многие приемы софистов. Но не все. Аристотель был материалистом. А за рамками материалистического мировоззрения его логика часто бессильна.
Однако большинство софистов (хотя и не все) действительно были если не шарлатанами, то не настоящими мудрецами, а просто умудренными в своем ремесле фокусниками. Они ловко владели словами, изучили их синонимические, омонимические и другие свойства. И благодаря этому могли запутывать простодушных слушателей и внушать им свои идеи, выдавая за истину то, что было выгодно в настоящий момент. Этому искусству, чрезвычайно полезному для политиков, они обучали молодежь греческих городов. Причем плату брали немалую. Обучали строить умозаключения, внешне логичные, производящие на слушателей эмоциональное впечатление, но внутренне пустые и к истине не имеющие никакого (ни положительного, ни отрицательного) отношения. Справедливости ради надо упомянуть, что софисты мудростью считали не поиск истины (потому что вообще не верили в ее существование), а лишь создание идей и мнений, которые внешне кажутся истинными.
Софизмы
Для упражнения в этом искусстве они предлагали слушателям составлять так называемые софизмы – рассуждения, из которых следуют выводы, ошарашивающие большинство людей, хотя по форме к ним вроде бы и не придерешься. Например, софист Эвбулид предлагал ученикам для рассмотрения такой софизм: «Что ты не терял, то имеешь. Рога ты не терял. Значит, у тебя есть рога». Ложность этого утверждения для современного человека, изучавшего логику, очевидна. Вывод о том, что у всех нас есть рога, сделан на основании двух посылок. Вторая (она же малая) – совершенно истинная: мы рогов не теряли. Этим маскируется ложность первой (она же главная). Вроде бы мы действительно имеем то, что не теряли. Но не ВСЁ, что не теряли: мы не теряли много такого, чего у нас никогда и не было, в том числе рогов. Значит, и вывод, который следует из двух посылок, одна из которых истинна, а вторая – истинна только наполовину, мы признавать не должны. Но слушатели софистов об этом простом логическом правиле не знали. Первым, кто написал о нем книгу, был Аристотель. Сам он научился разоблачать софизмы у Платона, а тот – у Сократа.
Но не все софизмы разоблачить было так легко. Например, софист с острова Крит Эпименид утверждал, что все критяне – лжецы, и предлагал ученикам разобраться в этом. И у них получалось, что если все критяне – лжецы, то Эпименид – тоже лжец и его утверждение ложно. И тогда все критяне – не лжецы. Но если все критяне – не лжецы, то и критянин Эпименид тоже не лжец и его утверждение правдиво. Конечно, мы можем и тут придраться и указать: чтобы софизм стал неразрешимым, в нем не хватает слова «абсолютно». Не просто все критяне лжецы, а абсолютно все и абсолютно всегда. Но эта игра слов вовсе не безобидная, потому что речь на этот раз идет уже не о каких-то рогах, а об истине. Получается, что абсолютной истины нет. А Абсолютная Истина – это Бог, и, следовательно, софисты отрицали существование Бога. Причем не на уровне обычных суеверий, а в принципе.
Вот как раз софистом поначалу считали (и называли) и того немолодого человека, который утром примерно так 430 г. до н. э. (в тот самый год, когда архонтом был Аполлодор), опираясь на посох, поднимался по афинской улочке. Куда он шел? В Парфенон, помолиться Афине? Вряд ли. Он не был особенно суеверен, хотя и безбожником (как софисты) он тоже не был. На Агору, чтобы присоединиться к кружку праздных афинян, обсуждающих последние новости? Проведать кого-то из друзей? Если бы мы спросили об этом его самого, он счел бы наш вопрос нелепым. Почему? Потому что, куда бы Сократ ни шел, цель у него была только одна. Какая? Узнаем чуть позже.
Глава 2
Встречайте: Сократ
Иногда полезно заговаривать с незнакомцами
Достоверно известно только одно: навстречу ему бежал юноша, почти мальчик, и его-то цель нам хорошо известна. Мать послала его на рынок купить кое-что к обеду, должно быть, рыбу, оливки, козий сыр, зерно на муку для лепешек. Афиняне, даже вполне обеспеченные, в обычные, не праздничные дни в еде ограничивались этими продуктами. Мясо было для богачей, и то по праздникам. Кстати, потому мы и думаем, что мужчина шел вверх, а мальчик бежал вниз: зерно, рыбу и многие другие продукты в Афины привозили, а то и просто приносили из Остии, морского порта, и дешевле всего они стоили на маленьких рынках в нижней части города. А в лавках на Агоре – как и положено для главной площади мегаполиса – все было дороже. Мать Ксенофонта – так звали мальчика – была женщиной не бедной, но бережливой и к тому же приучала сына. Как выглядел Ксенофонт в подростковом возрасте, мы не знаем. Возможно, это он изображен на знакомой нам картине Рафаэля «Афинская школа». Там он стоит рядом со своим учителем и с обожанием смотрит ему в рот. Впрочем, Рафаэль, который жил через две тысячи лет после описанной нами встречи, никогда изображений юного Ксенофонта не видел, да и молодой человек, стоящий рядом с Сократом, по другим версиям – вовсе не он, а оратор Эсхин. Но нам версия с Ксенофонтом нравится больше, тем более что юноша с картины Рафаэля похож на скульптурные портреты Ксенофонта в зрелом возрасте: та же грива длинных спутанных волос, те же правильные черты лица – в юности чуть припухлые, а в пожилые годы заострившиеся. Только бороду Рафаэль убрал. Так это было или нет, одно можем сказать наверняка: мальчишка был красив.
Ксенофонт
Сократ, хотя сам красотой и не отличался, считал, как и большинство его современников, что прекрасной душе подобает обитать в красивом теле. И с уродливыми подростками на улицах не заговаривал. «Куда спешишь?» – спросил он мальчика, перегородив ему дорогу посохом. И, получив ответ, что за продуктами, принялся выспрашивать: где же тут подешевле можно приобрести хлеб? А рыбу?.. Должно быть, Ксенофонт на все вопросы давал ответы разумные и точные, потому что Сократ, довольный тем, что рассудительность мальчишки вполне соответствует внешности, внезапно перебил его: «А где тут можно приобрести мудрость?» Что ответишь на такой вопрос? Ксенофонт молчал.
Кстати, Афины казались громадным городом, мегаполисом, только самим древним грекам. Даже во времена наибольшего процветания, при Перикле, там было около ста тысяч жителей. Большую часть составляли рабы и чужеземцы, в основном купцы. Хотя уже и тогда в Афинах можно было встретить тех, кого сегодня называют туристами. Путешественники приходили из соседних городов или приезжали издалека, чтобы подивиться на знаменитый город, его великолепный храм, заморские товары, наряды модниц. Были и такие, кто рассчитывал пройти курс красноречия у местных прославленных софистов, чтобы потом, вернувшись на родину, включиться в политическую борьбу. Но собственных, хоть чем-то примечательных сограждан афиняне обычно знали в лицо. «Это тот самый знаменитый чудаковатый софист, – думал, наверное, Ксенофонт, – и если он спрашивает меня, знаю ли я, где можно приобрести мудрость, значит, хочет, чтобы я стал его учеником и искал мудрость вместе с ним». Так Ксенофонт обрел учителя, а Сократ – верного ученика, а заодно и первого биографа. Довольно долгая уже жизнь Сократа и совсем коротенькая до этой встречи жизнь Ксенофонта практически неизвестны, вместо фактов – анекдоты сомнительной достоверности. Так что не будет большим преувеличением сказать, что для нас, потомков, оба вышли из тени под солнце истории именно в то утро. И дальше отправились вместе. Куда? Искать мудрость.
