Анатолий Черняев - Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991
И я «вычислил»: он пошел звонить Горбачеву. Тот речи не читал и согласился с Громыко. Поэтому так зло и реагировал, когда я встрял и начал ему напоминать о гласности.
После же беседы М. С. с Вайцеккером (тот ничего не сказал об этом эпизоде) — зашли в комнату президиума Кремлевского дворца: М. С., Шеварнадзе, Квицинский, я. Я опять — о публикации. Шеварнадзе бурно поддержал, Квицинский отмалчивался. А М. С. перевел разговор на другую тему. Я понял, что он, дав согласие Громыке, не хочет «не соглашаться» с самим собой.
Вернувшись к себе, я позвонил Яковлеву и мы договорились опубликовать полный текст Вайцеккера в «Новом времени» или в «Неделе» (приложение к «Известиям»). Получилось в «Неделе», так как «Новое время» выходило через неделю.
Реакции ни М. С., ни Громыко на эту акцию я не знаю. Но западная печать обратила внимание на «цензуру».
9-го было Политбюро.
Очень остро обсуждался вопрос о продаже населению строительных материалов и вообще хозяйственных товаров, о строительстве жилья. Опять Воронов (зам. предсовмина) и министры пытались было докладывать, что в 1985 году столько-то, теперь столько-то, хотя планы и задания ни по одной позиции не выполнены. И письма идут и идут. Гневные и ядовитые с намеком: что же, мол, перестройка-то? Что мы, простые, от нее имеем.
М. С. разгневался до ярости: это — народная нужда. А у нас, в советском государстве, сидят большие начальники, пользуются всеми благами и свои квартиры ремонтируют за счет спецведомств, а на народ им чихать. И это — члены ЦК, министры, члены Советского правительства. До каких пор мы будем это терпеть?!
И кончил тем, что это — последний такой разговор. и по этому, и по другим подобным вопросам. Если не сделаете — разговаривать будем с другими.
Обсуждалась записка Шеварнадзе о 70-летии дипломатической службы… Предлагаются там всякие юбилейные вещи, в том числе отметить мемориальными досками на соответствующих домах Чичерина, Литвинова и Коллонтай. Взял слово Громыко. Он был очень раздражен.
«Чичерин? А что он такое особенное сделал. Ну, с Лениным работал. Но, впрочем, с Чичериным еще можно согласиться. Но вот — Литвинов!! Как вообще можно предлагать. Его ЦК освободил от наркоминдела. Все вы знаете об этом? И за что? За несогласие с линией партии! Он был против того, чтобы переориентироваться с Англии и Франции на Германию. И его сняли… Ну, временно… Это было ясно сразу… Послали послом в Вашингтон, но он и там гнул свою линию. Можете его шифровки почитать. И его убрали и оттуда. Заменили другим товарищем» (т. е. Громыкой).
Смотрю на членов ПБ, на их лицах едва скрываемая ирония. Все понимают смысл: мол, Литвинова какого-то и еще Коллонтай отметить, а его, Громыко, даже не упомянули.
А тот продолжал: Коллонтай? Кто такая Коллонтай. Да, знал ее Ленин. Но ведь она всегда была против него. Вспомните Брест, вспомните рабочую оппозицию. Ну, была послом в Мексике, а после нее Мексика разорвала с нами дипотношения (это- в связи с советско-германским договором 39 года!!), была потом в Швеции. Ну, что такое, какие-то там подпольные дела. Конечно, статьи о ней недавно появились «со стороны определенных авторов». И т. д.
Как поведет себя М. С.? Он поддел Громыко еще в ходе его разглагольствований насчет того, что Литвинова ЦК снял с должности наркома («Но ведь, Андрей Андреевич, — с улыбкой, — Чичерин-то, кажется, тоже не совсем по своей воле ушел о своего поста!»).
Далее М. С. произнес так: Чичерин — да. Никто не возражает, даже, кажется, Андрей Андреевич. И Литвинова оставим. Вы говорите, не согласен был. Но антигитлеровская коалиция-то состоялась. Значит, не совсем неправильно он предусмотрел ход событий.
Что касается Коллонтай, то, действительно, послов много было значительных. Андрей Андреевич некоторых назвал (назвал он Пушкина, Виноградова, Зорина, Гусева. к себе подбирался). И потом не этим она знаменита. А что против Ленина выступала, так сам Владимир Ильич говорил: кто не без ошибок! И очень ее уважал.
Что же насчет того, как Вы, Андрей Андреевич, говорите она — дочь царского генерала, а Литвинов — сын крупного лавочника, то это, пожалуй, к делу не относится.
Вот так он его смазал при всеобщем одобрении. Тот сидит насупился. Но. дальше-то что. Сколько можно терпеть этого прохвоста, который убежден, что все, что было при нем, хорошо и правильно.
Кстати, когда 4-го у М. С. обсуждалась «Книга», возник опять разговор о мемуарах Громыко (они лежат в Политиздате, главный редактор которого по моему наущению вошел с запиской в ЦК — что, мол, ему делать). М. С. поручил «решать» Яковлеву. Тот смеется. Я высказался: «Это абсолютно вредная вещь».
М. С.: А как же с гласностью (уязвил)?
Фролов: Но он же член ПБ. Если б не это — пожалуйста.
М. С. (Яковлеву): Ты все-таки посмотри тут «связь времен», надо как-то это., но объективно, по-честному.
Яковлев (смеется): Если по-честному, то тогда так вот, как Анатолий Сергеевич считает.
Разговор так ничем и не кончился. А помощник Громыко Пархитько обрывает все телефоны и грозится главному редактору Политиздата карой — и в особенности тем, что «в конце концов, сам Андрей Андреевич» ему позвонит!
А еще на ПБ обсуждалось дело Руста. Докладывал Чебриков. Процитировал заявление на следствии: хотел, мол, увидеться с Горбачевым, потому что с Рейганом — пустое дело. А экстравагантный способ выбрал потому, что иначе не привлечешь должного внимания.
Чебриков предложил: отпустить его Гамбургскому суду, который возбудил дело. Добавил, что его ребята пошуровали среди народа, и общественное мнение, оказывается, того же мнения.
Признано, что Руст — не совсем нормален, со сдвигом. Но если мы его пошлем на экспертизу — весь мир закричит о «психушке», в которой, мол, русские большие мастера. И получится, что прилетел нормальным, а выпустили — сумасшедшим.
Обсуждения не было. Только Зайков задал вопрос: представьте себе, что наш парень сел в Вашингтоне. Что бы они с ним сделали?
Чебриков: Ну, прежде всего, они бы его сбили еще на подлете. (смех). И тут же сообщил, что наши зенитчики 10 раз брали Руста на мушку и делали фотовыстрел. 100 % попадание все десять раз. Но команды на настоящий выстрел они не имели, потому что главнокомандующий ПВО узнал о Русте, когда тот подрулил к Спасской башне.
Я смотрю: М. С. белеет, а глаза становятся алмазно-черными. Видно, свирепеет. Это что же получается? Он, видите ли, хотел со мной встретиться. Со мной многие встречаются, и пишут, и отвечаю. А тут. Нет. Это — провокация. Мы 150 генералов и офицеров под суд отдали. Министра обороны сняли. Зачем? Может быть, не стоило? А теперь мы его — гуляй, домой! Нет. Демократия — это не слюньтяйство. Он трижды нарушил закон (граница, воздушный полет не по коридору, посадка в населенном пункте). И по закону должен нести наказание. Следствие закончено? Закончено. Пусть будет суд. Все как полагается. Положено от 1 — го до 10-ти лет. А там видно будет.
