Майкл Масманно - Специальные команды Эйхмана. Карательные операции СС. 1939–1945
Великодушие Отта в данном случае, возможно, было даже большим, чем он пытался продемонстрировать. Благородство его души выражается не только в том, что, как он заявил, «люди не должны расстреливаться за сравнительно незначительные проступки», но и то, что, как он сам подтвердил, «случалось также» (что следует понимать как «иногда даже случалось»), что людей не расстреливали!
То, как человек относится к распоряжению, которое ему приходится выполнять, то есть выполняет ли он приказ охотно или по принуждению, можно определить по тому, как именно он выполняет свою работу. Обвиняемый оберштурмбанфюрер СС Эдуард Штраух вряд ли мог быть заподозрен в том, что он не испытывает особых симпатий к приказу фюрера.
Штраух был интересной личностью. Первое знакомство с ним в здании суда произошло при настолько драматических обстоятельствах, что вызвало оживление у публики и послужило поводом для вдохновения журналистов. Когда судья Диксон спросил его: «Эдуард Штраух, имеется ли у вас адвокат, который будет представлять ваши интересы во время процесса?», он пронзительно закричал и рухнул на пол в припадке эпилепсии. Его пришлось вывести из зала суда. Очевидно, он думал, что может воспользоваться временными периодическими припадками как доказательством своей недееспособности перед судом. Однако медицинский консилиум после осмотра Штрауха пришел к заключению, что «подсудимый Эдуард Штраух, за исключением коротких периодов до, во время и после припадков эпилепсии, вполне способен понимать выдвинутые против него обвинения и принимать адекватное участие в организации процесса своей защиты».
Изобретательность, которая подвигла его симулировать умственное расстройство, имела свои корни в обнаружившихся в нем еще раньше талантах, позволявших разработать самые изощренные методы работы эйнзатцкоманды 2 в составе эйнзатцгруппы А, благодаря чему в течение нескольких месяцев было убито более 50 тысяч евреев. Так, для того чтобы избежать сопротивления и массовых беспорядков среди своих жертв, он громко объявлял водителям грузовых автомашин, заполненных евреями, что они должны вести машины до определенного населенного пункта. Тем самым у пассажиров создавалось впечатление, что их действительно собираются просто переселить в другие районы. Однако чуть раньше Эдуард Штраух уже успевал проинструктировать водителей, что им следует ехать в одно-единственное заранее оговоренное место – все к тому же рву-могиле, выкопанному в лесу.
Тот, кто настолько близко к сердцу принимал свою работу, вряд ли мог бы искренне заявить, что не любит ее. Однажды Штраух даже совершил набег на офис своего руководителя, генерального комиссара рейха в Белоруссии, где захватил 70 евреев и отправил их на казнь. Грустная сторона этого предприятия заключалась в том, что бедный Штраух едва сумел избежать после этого неприятностей. Генеральный комиссар пожаловался на него руководству, правда, совсем не за то, что он убил 70 невиновных людей, а за то, что его подчиненный посмел явиться в его вотчину и расстрелять «его» евреев, не спросив предварительно на это разрешения.
Штраух заявил в ответ, что все, что он делал, он делал в интересах «дела». Он был обижен тем фактом, что к нему могли предъявить какие-то претензии хотя бы за то, что, прежде чем евреев умертвили, он приказал извлечь у них золотые зубы. «Я подчеркнул, – досадливо проворчал он, – что не понимаю, как немецкие солдаты могут ссориться из-за нескольких евреев. Мне вновь и вновь приходилось сталкиваться с фактами, когда меня и моих подчиненных упрекали в варварстве и садизме. В то же время я не делал ничего такого, что выходило за рамки моих служебных обязанностей. Темой для кривотолков стало даже то, что мои специалисты-врачи должным образом удалили из зубов евреев, которым предстояло пройти специальную обработку, золотые части».
Тем не менее, глядя на этого офицера СС, как-то не очень верилось, что все обвинения в садизме в его адрес были беспочвенными происками недоброжелателей. Два шрама, наискось прорезавшие левую щеку на его скуластом лице, как следы от ударов стилетом, делали зловещую внешность этого прирожденного убийцы еще более угрожающей.
Иногда во время казней случалось, что, когда приговоренного вели к могиле, он плевал в своих палачей. Для них это было скорее забавно, потому что Штрауху и его коллегам было чем отплеваться в ответ. Причем плевки их автоматов всегда летели точно в цель и не могли случайно попасть в самих плюющихся. Какое, должно быть, им доставляло удовольствие наблюдать за тем, как те, кто пытался их обидеть, летели вниз головой в смертельную яму. И вот она заполнялась. Какое удовольствие было хоронить врагов Гитлера! Это была победа, настоящий триумф, именно этого требовал фюрер и призывал к этому в своих речах офицеров СС, славных СС, идущих от одной славной победы к другой. Подхватив эту заразу безумия, Штраух, естественно, присоединился к голосам тех, кто был убежден, что защищать евреев означало проявлять мягкотелость и витать в облаках гуманизма. Такие люди считали, что было немыслимым слушать музыку Мендельсона или оперу «Сказки Гофмана» Оффенбаха: это было все равно что проявлять явное пренебрежение идеями национал-социализма.
В своем отношении к музыке, написанной евреями, Штраух, вероятно, был вдохновлен примером Эйхмана, когда тот, будучи еще рядовым СС, избил двух коллег-баварцев за то, что они слушали «не ту музыку» на фонографе. Это был еще один способ, которым Эйхман демонстрировал своему руководству то, что он является «настоящим специалистом по еврейскому вопросу».
Когда Штраух, демонстрируя явно преувеличенную слабость походки, впервые направился к свидетельскому месту, он отвечал на вопросы невпопад и ни с того ни с сего сыпал бессмысленными заявлениями. Даже для не подготовленных в медицинском отношении людей это было явным свидетельством «упорядоченного беспорядка» или «запланированного отсутствия плана», что конечно же было направлено на то, чтобы обвиняемый был признан умственно неполноценным, что тем самым помогло бы ему избежать наказания за свои преступления. Но однажды он оказался настолько поглощенным рассказом о своих подвигах, что совершенно забыл о той линии защиты, которую решил избрать. Его глаза блестели при воспоминании о былой славе эйнзатцкоманды. Он был удовлетворен проделанной работой, ведь он лично участвовал примерно в 60–90 казнях. Он помнил ряды женщин и детей, построившихся в ожидании смерти. Проведя быстрые вычисления, он заявил, что, насколько он помнит, количество казненных им людей составило примерно 17 тысяч человек.
Глава 11
