Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 2
— Если это правда, — сказала она, — что она вас любила, возможно, она не думала вас спасать, а спасалась сама.
На другой день после этого примирения г-н Ф. попросил г-на Д. Р. направить меня в Бутинтро вместо своего адьютанта, который тяжело заболел. Я должен был обернуться в три дня.
Бутинтро находится напротив Корфу, на расстоянии семь миль. Это место на материке, самое близкое к Корфу. Это не форт, а деревня в Эпире, который называют сейчас Албанией и который принадлежит Венеции. Политическая аксиома гласит, что право, которым пренебрегают, — это потерянное право, поэтому венецианцы каждый год посылали туда четыре галеры, с которых команды сходили на берег, рубили лес, грузили его на барки и отправляли на Корфу. Подразделение регулярных войск образовывало гарнизон этих четырех галер и в то же время эскорт галерников, которые без охраны могли бы легко дезертировать и уйти к туркам. Одной из этих галер командовал г-н Ф, ему нужен был адъютант, и он подумал обо мне. В течение двух часов я очутился на фелуке г-на Ф. Рубка деревьев была уже завершена. В течение двух следующих дней срубленная древесина была погружена на барки, и на четвертый день я вернулся на Корфу, где, раскланявшись с г-ном Ф., возвратился к г-ну Д. Р., которого нашел в одиночестве на террасе. Это было в святую пятницу. Этот сеньор, которого я нашел задумчивым больше, чем обычно, затеял со мной разговор, который трудно забыть.
— Г-ну Ф., адъютант которого умер вчера вечером, нужно теперь найти кого-нибудь, кто мог бы ему помогать, он подумал о вас и говорил со мной этим утром о том, чтобы я вас ему уступил. Я ответил ему, что не вправе распоряжаться вами, и что он может сам к вам с этим обратиться. Я его заверил, что если вы обратитесь ко мне за разрешением, я без всякого затруднения могу вас откомандировать, хотя мне нужны два адьютанта. Он не говорил вам ничего сегодня утром?
— Ничего. Он поблагодарил меня за то, что я съездил в Бутинтро на галере, и это все.
— Он будет говорить с вами сегодня. Что вы ему ответите?
— Естественно, что я не покину Ваше Превосходительство иначе как по вашему приказу.
— Я не отдам вам никогда такого приказа, так что вы не уйдете.
В этот момент часовой ударил дважды, и вот: г-н Ф. с мадам Ф. Я оставил их с г-ном Д. Р., и четверть часа спустя меня зовут. Г-н Ф. говорит мне сердечным тоном:
— Правда ли, Казанова, что вы охотно уйдете ко мне в качестве моего адъютанта?
— Его превосходительство дает мне отставку?
— Ничего подобного, я оставляю это на ваше усмотрение.
— В таком случае, не хочу быть неблагодарным.
Я остался по видимости недовольным и не скрывал обиды, проистекавшей из моей ситуации. Держа глаза опущенными, я время от времени вскидывал их на мадам Ф., которая могла заглянуть мне в душу. Затем ее муж сказал холодно, что, конечно, у него, в одиночку, у меня будет намного больше дел, чем у г-на Д. Р., впрочем, служить у командующего галерами гораздо большая честь, чем у простого sopracomito.
— Казанова прав, — добавила мадам Ф. с рассудительным видом.
Заговорили о других вещах, и я ушел в прихожую, посидеть в кресле, поразмыслить над этим фактом и понять его значение.
Я решил, что г-н Ф. не мог попросить меня у г-на Д. Р., не получив сначала согласия мадам, и, более того, она могла подтолкнуть его к принятию такого решения; это в значительной степени обнадеживало мою страсть. Но мое самоуважение соглашалось с этим предположением только при условии, что это понравилось г-ну Д. Р. Как же мог я такое допустить? Я допустил это, когда г-н Д. Р. заявил мне без обиняков, что, перейдя к г-ну Ф., я доставлю ему удовольствие. Так что это явно дело рук г-на Ф.
На крестном ходу вся знать шла пешком, что дало мне повод подать руку м-м Ф., которая не сказала мне ни слова. Моя безнадежная любовь заставила меня провести в постели бессонную ночь. Я опасался того, чтобы она не приняла мой отказ за знак пренебрежения, и эта мысль терзала мне душу. На другой день я не мог есть и вечером, в ассамблее, не сказал ни слова. Я пошел спать в лихорадке, с сопровождающим ее ознобом, и она продержала меня в постели весь пасхальный день. В понедельник, чувствуя себя очень слабым, я не выходил бы из комнаты весь день, если бы не пришел слуга м-м Ф., сказав, что она хочет со мной поговорить. Я велел ему не говорить, что он застал меня в постели, и передать, что я буду через час.
Я вхожу в ее кабинет, выглядя как мертвец. Она ищет что-то со своей горничной. Она видит меня осунувшимся, но не спрашивает, как я себя чувствую. Ее служанка выходит, она смотрит на меня и вспоминает некоторое время, зачем меня вызывала.
— А, да. Вы знаете, что, поскольку наш адъютант умер, нам надо найти другого. Мой муж, которому вы нравитесь, будучи уверен, что г-н Д. Р. вас отпустит, забрал себе в голову, что вы пойдете к нам, если я попрошу вас доставить мне это удовольствие. Он не ошибся? Если вы согласны, вы сможете занять эту комнату.
Затем она показывает мне окна комнаты, смежной с той, где она спит, которые находятся за углом, на боковой стене, так, что увидеть внутренность этой комнаты можно, не высовываясь в окно. Видя, что я медлю с ответом, она говорит, что г-н Д. Р. не стал относиться ко мне хуже и что поместив меня вблизи нее, он учел и мои интересы.
— Скажите же. Хотите вы перейти или нет.
— Мадам, я не могу.
— Вы не можете. Это странно. Садитесь. Почему вы этого не можете, при том, что, перейдя к нам, вы наверняка доставите удовольствие также и г-ну Д. Р.
— Если бы я был в этом уверен, я бы не сомневался ни секунды. Все, что я слышал из его уст, это то, что он предоставляет мне свободу решать самому.
— Вы опасаетесь, что, перейдя к нам, вы его огорчите?
— Это возможно.
— Я уверена, что нет.
— Будьте добры устроить так, чтобы он мне сам это сказал.
— И после этого вы перейдете?
— О, боже мой!
После этого восклицания, которое, возможно, сказало слишком много, опасаясь увидеть, что она покраснела, я опустил глаза. Она спросила свою накидку, чтобы идти к мессе, и в первый раз, спускаясь с лестницы, оперлась своей обнаженной рукой на мою. Надевая перчатки, она спросила, нет ли у меня лихорадки, потому что рука у меня была горячая.
Выйдя из церкви, я помог ей подняться в экипаж г-на Д. Р., которого мы случайно встретили, и затем я пошел к себе, чтобы перевести дух и предаться радости, потому что наконец-то поступок м-м Ф. ясно дал мне понять, что я любим. Я понял, что пойду жить у нее по распоряжению самого г-на Д. Р.
Что же такое любовь! Я прекрасным образом читал все, что мудрецы прошлого писали о ее природе, и прекрасно могу сейчас, постарев, философствовать о том, что она не безделка и не суета. Это род безумия, над которым философия не имеет никакой власти, болезнь, которой подвержен человек в любом возрасте, и которая неизличима, если поражает его в старости. Любовь неопределима, она бог природы, это горечь, которой нет слаще, и сладость, которой нет горше. Божественный монстр, которого можно определить только через парадоксы.
