Миньона Яновская - Пастер
— Только из неорганической материи, — говорили они, — как изначально, так и во все времена может возникать жизнь. Раз все материально, раз материя всемогуща — стало быть, и органическое и неорганическое, и живое и неживое являются материальными, а это значит — возникают из мертвой материи.
И Пуше упрекает Пастера в том, что он играет на руку церкви, а не является эволюционистом и материалистом, что он своей теорией подрывает материализм и утверждает идею бога. «Раз живые существа, — говорил Пуше, — по мнению Пастера, могут рождаться только от родителей, значит Пастер не допускает возникновения жизни из материи».
Любопытно, что и такой материалист, как Писарев, защищал идеи Пуше, обрушиваясь на Пастера за его теорию зародышей.
Между тем теория Пастера вовсе не исключала возникновения живой материи из неживой на определенной стадии развития Земли. И именно Пастер, опровергая Пуше, изгнал сверхъестественное из биологической науки и подтверждал теорию эволюции. Как раз теория самозарождения ближе всего стояла к богу, к творцу, воля которого простирается на превращение гниющего сена в инфузорию или разлагающегося мяса в червяка.
Но коль скоро вульгарные материалисты ополчились против Пастера, церковь не замедлила взять его под свою защиту. И клерикалы размахивали его учением как незыблемым знаменем господа бога.
Пуше и его сторонники заблудились в круге понятий «жизнь» и «материя».
Жизнь материальна. Но она не присуща материи вообще. Материя развивается и движется. Жизнь же — одна из форм движения материи, качественно отличающаяся от других видов движения. Законы жизни иные, чем законы, которым подчиняется мертвая материя. И понадобилось неисчислимое количество лет, чтобы в процессе эволюционного развития земной коры из неорганического водорода и углерода возникли органические углеводороды и их производные, чтобы затем из белков появились организованные системы живых организмов, сперва примитивные, а затем все более сложные.
Непонимание этих философских материалистических основ и привело к той нелепой путанице, в результате которой Пастер был объявлен верным сыном церкви, взявшим на себя высокую миссию спасения человеческих душ от неверия, а Пуше воевал за материализм со своей идеалистической, метафизической теорией.
И тут Пастер не смог занять четкой позиции.
«В этого рода вопросах не может быть речи ни о религии, ни о философии, ни об атеизме, ни о материализме или спиритуализме, ни о какой-либо другой философской системе. Это — исключительно вопрос фактов и точной аргументации…» — писал он.
Так-то оно так — факты и точная аргументация необходимы в подлинно научных открытиях. Но и религия, и философия, и материализм, и спиритуализм не могут быть непричастными к научным фактам. Ибо во всех случаях открытия науки служат не только всему человечеству, но и используются господствующим классом в своих целях. И хотя сам Пастер был чужд какой бы то ни было подсказанной религией идее, чего нельзя сказать о тех, кто в спекулятивных целях использовал его труды, он не дал отпора своим «защитникам».
Французские клерикалы стремились наложить свою лапу на свободу научного исследования, тем более на исследования в области биологии. В результате получилось, что вся либеральная печать, выступая против прессы клерикалов, защищала Пуше от нападок церкви и зачастую не делала различия между Пастером и его непрошеными «покровителями», между научным фактом и его эксплуатацией в целях преследования той же науки.
И вот Пастер провозглашен вождем клерикалов, и на Пуше и других сторонников теории самозарождения сыплются обвинения в подрыве основ религии и нравственности.
Между тем Пастер вовсе не был ревностным католиком. Он никогда не проявлял чрезмерной религиозности, избегал разговоров о религии, отделываясь общими фразами о том, что наука не в состоянии еще решить множества самых важных вопросов. Он всегда настаивал на том, что в научную работу не следует вводить религиозных мотивов, что научный факт — превыше всего.
Но черные сутаны всячески старались накрыть своей тенью и самого ученого и его учение. И Пастер недостаточно энергично отмежевывался от этих попыток, ни разу не выступил в печати с четкой философской трактовкой своей теории.
Быть может, ему было безразлично, кто и в каких целях использует его науку, — он всегда был бесконечно далек от всего, кроме самой науки. Он не вмешивался ни в какие споры, кроме чисто научных, и никогда не понимал, что таких споров просто не может быть: чистая наука — химера, такая же химера, как и теория самозарождения.
Но главная цель Пастера была выполнена — теорию самозарождения он разбил в пух и прах. Это отняло у него массу времени, значительная часть которого ушла на препирательства, массу сил и здоровья, но и закалило его для других боев. Еще не раз его старые враги по этому спору напоминали о своем существовании, не раз ставили ему палки в колеса. Но были у него и могучие защитники среди больших ученых, одного слова которых достаточно было, чтобы Пастер снова обретал душевное равновесие и бодрость духа.
Он много занимался своей деятельностью научного руководителя Эколь Нормаль, и в эту деятельность, как и во все, за что он брался, вносил всегда новую, свежую струю.
Внезапно разыгравшийся инцидент навсегда заставил его отказаться от административной карьеры. В результате этого инцидента Пастер покинул свою «альма матер» — Эколь Нормаль, хотя еще более двадцати лет продолжал работать в маленьком флигеле на улице д'Юльм.
Сто жителей города Сент-Этьена, главы ста буржуазных семейств, до смерти боявшиеся «духа вольности», написали в сенат жалобу: в двух общественных библиотеках их отпрыски имеют возможность читать сочинения энциклопедистов. Отцы города требовали запретить и изъять из библиотек книги Руссо, Вольтера и других «подобных писак».
Когда жалоба разбиралась в сенате, литератор Сент-Бёв, возмущенный посягательством на свободу мысли выступил с великолепной речью, обвиняя сенат в инквизиторском усердии.
Речь мгновенно стала известна свободолюбивой французской молодежи. Учащиеся Эколь Нормаль послали Сент-Бёву восторженное поздравление за его мужественную, прекрасную речь в защиту их прав и свободы.
Поздравление это опубликовал один из либеральные журналов. Студент, подписавший по поручению своих товарищей письмо к Сент-Бёву, был исключен из Эколь Нормаль.
10 июля 1867 года возмущенные студенты вышли на улицу и устроили манифестацию. Напуганное правительство, боявшееся студенческих волнений, решило закрыть Эколь Нормаль.
