Бернард Быховский - Джордж Беркли
Философия Беркли воодушевляет многие поколения философов-идеалистов, и именно поэтому она привлекала неослабное внимание материалистов. То, что у новейших идеалистов окутано непроницаемым гелертерством и густым терминологическим туманом, тщательно закамуфлировано, то у Беркли выступает сравнительно явно и откровенно, даже гротескно. И чем более рафинированные и дезориентирующие формы принимает новейший идеализм, тем полезнее обращаться к его истокам — к чистосердечной, откровенной ненависти к материалистам идеалиста, не играющего в прятки эмпириокритических «элементов» или «нейтрального» монизма. Вот почему мы поныне, следуя Ленину, выводим идеалистов на чистую воду берклианского имматериализма, и «дело Беркли» не теряет своего интереса «в наши дни, когда материализм не довольствуется нападками на религию, а вторгается в политику, этику, историю, социологию и искусство, угрожая тем самым принятому нами образу жизни и мысли»,— как (на этот раз совершенно справедливо) заявил профессор Люс (44, стр. 25).
Если бы, как полагал английский философ Дж. Г Льюис, история философии была не чем иным, как историей человеческих заблуждений, то Джордж Беркли занимал бы в этой истории выдающееся место. Его нельзя изъять из нее, и мимо него не может пройти тот, кто желает извлечь уроки истории.
Философское учение Беркли ложно с начала до конца, от исходных основоположений до заключительных выводов. Мало того, оно глубоко внутренне противоречиво — посылки его несовместимы с выводами, исключая друг друга. «Увы, даже епископам порою недоступно совершенное познание...» (51, стр. 627). Тем не менее роль этого учения в истории философии очень велика. Заблуждения этого яркого и оригинального мыслителя оказались поучительными. Они не только наглядно продемонстрировали, по какому пути нельзя идти, не попав в безвыходный тупик. Они позволили последующим философам, желавшим и умевшим извлечь уроки берклианства, наглядно вскрыть, в чем коренятся величайшие пороки философского мышления, сколь неизбежен крах философского построения, возведенного на зыбком фундаменте ошибочного решения основного вопроса философии, даже тогда, когда строителем его является весьма находчивый ум. «Я должен признать себя,— писал сам Беркли,— обязанным предшествующим мне философам... Они подобны искателям приключений, которые, хотя сами они и не достигли желанной гавани, обломками своих судов сделали известными скалы и мели, и тем самым дорога стала надежнее и доступнее для последующих путешественников» (8, I, стр. 83). Такова же историческая роль обломков собственной философской системы Джорджа Беркли.
Приложение.
Из работ Дж. Беркли
Публикуемые здесь переводы на русском языке даются впервые
ДЖ. БЕРКЛИ — ДЖ. ПЕРСИВАЛЮ[13]Трин[ити] колл[едж], 6 сентября 1710 г.
Дорогой сэр,
Я чрезвычайно признателен вам за то, как благоприятно вы представили меня и мои мнения своим друзьям, а также за то, как вы мне изложили их суждения об этом, и я нисколько не удивился, узнав, что название моей книги было встречено насмешками и презрением со стороны тех, кто вообще не изучил того, что в ней содержится, и у кого нет даже того элементарного чувства справедливости, которое предполагает хотя бы стремление предпринять попытку изучить данное мнение прежде, чем его осуждать. Но я утешаю себя тем, что те, кто глубже всего проник в суть дела и употребил много времени и старания для чтения того, что я написал, говорят о нем более благосклонно. Если бы насмешек и презрения тех, кто критикует то, что они не берут на себя труд понять, было достаточно для удержания людей от всех попыток исцелять невежество и заблуждения человечества, то лишь очень немногие усовершенствования в знаниях нарушали бы наше спокойствие. Обычные крики, направленные против любого мнения, как мне представляется, не только не опровергают его, но, напротив, могут с таким же основанием рассматриваться как согласие с его истинностью. Однако я представляю себе, что любое учение, противоречащее вульгарному и установившемуся мнению, должно быть представлено миру с величайшей осторожностью. Именно на этом основании я опустил всякое упоминание о несуществовании материи в заглавии, посвящении, предисловии и введении, с тем чтобы это понятие могло застигнуть врасплох читателя, который, может быть, вообще не стал бы связываться с книгой, если бы знал, что она содержит такие парадоксы. Поэтому, если это понятие когда-либо встанет при обсуждении предмета моей книги с вашими друзьями, я прошу вас не обращать их внимание на то, что в ней я отрицаю существование материи, а говорить только о том, что она представляет собой трактат о началах человеческого знания, имеющий целью содействовать развитию истинного познания и религии, в особенности в противовес тем философам, которые высказывают опасные замечания в отношении существования бога и естественного бессмертия души, о чем я попытался рассказать таким способом, к которому раньше никто не прибегал.
Я опасался, что строгие критики будут вменять мне в вину (хотя и весьма несправедливо) две вещи, и я обнаружил, что так и случилось. Первое, что я сам не убежден в истинности того, что написал, но что я сделал это из тщеславного желания навязать миру изобретенную мною новинку, в то время как я ничто не считаю более низким и жалким и могу добавить более порочным, чем намерение обманом заставить людей поверить лжи и софизмам только ради того, чтобы приобрести кое-какую репутацию у дураков. Бог мне свидетель, что я был и по-прежнему остаюсь абсолютно убежденным в несуществовании материи, и в остальных принципах, опубликованных вместе с этим. Как страстно бы я ни желал, чтобы обо мне хорошо думали, однако я полагаю, что вряд ли кого-либо в здравом уме может прельстить тщеславное желание отличиться и прослыть сумасшедшим у мудрых людей. Мне кажется, что данное объяснение должно по крайней мере удовлетворить других в отношении моей искренности и что единственно полная убежденность не только в истинности моих понятий, но и в полезности их в весьма важных отношениях могла заставить меня их обнародовать. Я могу добавить, что этого мнения о материи я придерживался уже в течение нескольких лет; следовательно, если бы соображения тщеславия побудили меня навязывать миру ложные мнения, я бы давно уже это сделал, когда в моем воображении еще было живо тщеславие и я не был еще настолько рассудителен, чтобы изучать и пересматривать это мнение с помощью как собственного рассудка, так и своих остроумных друзей. Второе обвинение, которого я опасался, состоит в том, что люди, скорые на осуждение и никогда не изучавшие мою книгу, будут склонны спутать меня со скептиками, которые ставят под сомнение существование ощущаемых (sensible) вещей и не уверены ни в одной истине, даже в своем собственном существовании (этих взглядов, как я узнал из вашего письма, придерживаются некие дикие визионеры, находящиеся ныне в Лондоне). Но тот, кто прочтет мою книгу с должным вниманием, ясно увидит, что между принципами, в ней содержащимися, и принципами скептиков существует прямая противоположность и что я не ставлю под сомнение существование всего того, что мы воспринимаем своими чувствами.
