Константин Золотовский - Подводные мастера
И тут дали мне сигнал: «Выходи!» Наверно у других водолазов рубахи съело; они вышли и меня решили поднимать. Дернули за веревку и потянули кверху.
А у меня под ногами еще два мешка остались на парусину не уложены. Нефть бьет под край брезента, снова размоет трещину. Сигналю: «Подождите!» А меня тянут. Уперся я ногами в грунт изо всех сил, чтобы не сдернули с места, упал на мешок с глиной, обхватил его и швырнул на брезент. Хотел тут же за последний мешок ухватиться, но меня так стиснули сигнальной веревкой, что даже рубаха в тело врезалась.
— «Эх, — думаю, — пропадут ведь труды нефтяников и колхозников, да и наша работа пойдет насмарку!»
Выдернул с размаху тугую веревку из рук товарищей — иначе меня перерезало бы пополам сигналом — и так рванулся к мешку, что сразу продвинулся на целый метр вперед. Задыхаясь от нефти, упал я на глиняный десятипудовый мешок и поднял его, как обыкновенный строительный кирпич. Откуда только и силы взялись! Не помню уже, как я его на брезент швырнул. Слышал только, как что-то горячее всё тело облило, будто прямо с огня чугунок крутой каши на меня опрокинули. Не помню также, как меня наверх поднимали. Мне было весело, всё нипочем. Чувствовал только, будто головой тугую резиновую стенку пробиваю.
Подняли меня наверх, а я ничего не вижу, весь нефтью залит. Воздух мне продолжают качать, чтобы я в костюме не задохся. Наконец протерли иллюминатор, и я увидел перед собой гору тряпок. Товарищи разбирают эти тряпки, обтирают меня со всех сторон, мешков пятнадцать, наверное, истратили. Потом сухой глиной стали обкатывать. Водой — бесполезно. А на мне всё разъезжается. Рукав рубахи, чуть дотронулись, он и отвалился. Съела костюм нефть. Шланг съела, — полез как тесто. Проволока стальная спиралями вылезла из него, как пружина из старого дивана. Калоши тоже съела, — остались одни свинцовые подошвы да медные шурупы с деревянными стельками. То же осталось и от костюмов моих товарищей. Пятнадцать рубах мы в этот день погубили и немало колен шланга. Не зря начальство позаботилось о лишнем снаряжении.
Раздели меня, вернее — по кускам костюм отодрали, и слышу — что-то живот жжет. Смотрю, а под костюмом всё шерстяное водолазное белье по грудь в мазуте. В бане потом отмывался. Кожа на животе слезла. У Никитушкина, работавшего возле меня на соседней пробоине, костюм разъело немного. Он раньше меня вышел. А дядя Миша после нас заделал самую большую пробоину, уложил на нее сто двадцать мешков. На полчаса дольше всех пробыл в амбаре. У нас с Никитушкиным кожа слезла только на животе, а он весь до пяток облупился.
Зато аварию в амбаре мы полностью ликвидировали. Правда, после этого нас еще не отпустили с промыслов. Дирекция, опасаясь новой аварии, продержала нас до окончания укладки нефтепровода. Но все опасения оказались напрасными: пробоины мы заделали на совесть.
За хорошую работу, на митинге, устроенном в честь пуска нефтепровода, нас наградили ценными подарками, а вместе с нами и бригаду Дорофеева, первую по добыче нефти.
На митинг пришли колхозники и в знак благодарности за то, что мы спасли их поля от нефти, подарили большую лохматую овцу. Подали ее в руки нашему старшине. А овца билась и кричала в руках дяди Миши, не давая ему произнести ответное слово от имени нашего отряда. Наш старшина и без того был неважный оратор, а когда пытался еще приукрасить речь, то окончательно запутывался, будто в густые высокие водоросли-ламинарии заходил. Овца его совсем доконала. Он пытался еще что-то сказать, потом безнадежно махнул рукой и под шумные аплодисменты собравшихся уступил место на трибуне нефтянику Дорофееву.
В отличие от нашего старшины, бригадир, ни разу не сбившись, произнес целую речь. При каждом энергичном движении новенькая кожаная куртка на Дорофееве поскрипывала, разнося вокруг легкий запах керосина. От имени рабочих поселка он поблагодарил нас за оказанную помощь и рассказал о богатом будущем промыслов.
В конце митинга нам подали пассажирские самолеты. Духовой оркестр заиграл марш, разнося гулкое эхо в горах.
Быстро наступали сумерки. Нас посадили на самолеты, не забыв при этом и овцу, и мы поднялись высоко над поселком.
Далеко под нами проплыл знакомый огонек центральной вышки. Как большие зеленоватые зеркала, поблескивали при отраженном свете ламп тяжелые нефтяные озера.
Мы сделали над ними прощальный круг и полетели к морю.
«Кофейник»
Я навсегда запомнил колодец, в котором однажды застрял и чуть не остался совсем.
Попал я в него не новичком водолазом, а после работы в течение ряда лет на больших морских глубинах.
Но одно дело в море. Опытному водолазу на больших глубинах нестрашно.
В просторном море не заблудишься на дне. Если даже уйдешь очень далеко, то компас обратно приведет.
А в неглубоком, тесном приемном колодце никакой компас не поможет. Да он и не нужен вовсе.
Колодец находится в земле, только небольшая часть его выступает на поверхности и плотно закрыта крышкой. Стены у него бетонированные, гладкие, облегчающие его очистку. Вода в такой колодец попадает по широкой трубе из реки, а затем идет по мелким трубам через другой колодец — перепускной — на завод, в цехи.
Большие заводы на своем дворе имеют по многу приемных колодцев, берущих воду из реки: перепускных, распределяющих воду по цехам и выносных — для выпуска отработанной на заводе воды в канализацию.
По форме колодцы бывают квадратные, круглые, как шар, и цилиндрические.
Есть еще в форме усеченного конуса. Это колодцы с узкой круглой крышкой и широким дном. Их называют «кофейниками».
В таком колодце трубы, идущие на завод, расположены в земле под небольшим углом и напоминают носок кофейника, чем очень оправдывают название колодца.
Вот в один из таких колодцев я и попал.
Мой старшина, с которым мы прибыли на завод, старый опытный водолаз-речник дядя Миша, предупредил меня, чтобы я внимательно осмотрел стены колодца, да не зацепился бы за что-нибудь.
Выслушав предупреждения, я спустился через узкий люк, но серьезно к наставлению старика не отнесся. «Подумаешь, невидаль какая — колодец!» — решил я, бегло оглядываясь вокруг себя.
Это был «кофейник», но не с гладкими бетонными стенами, а старой конструкции, рубленный из бревен, шестигранный.
Мне навсегда запомнился его ствол, покрытый зеленой плесенью, жирными улитками, красноватыми от ржавчины болтами, выступавшими из прогнивших венцов сруба. «Кофейником» давно уже не пользовались.
Но время было послевоенное. Завод восстанавливался и заново реконструировался. Строились новые цехи. Включены были все колодцы. Воды уже нехватало. И пока строились новые заводские колодцы, решено было пустить старый, с бревенчатыми стенками. Мне надо было очистить его от многочисленных осадков речного ила, песка и грязи.
