Айседора Дункан - Мой муж Сергей Есенин
Морозный воздух, снег, русская пища и в особенности икра вылечили меня от истощения, причиненного духовной любовью Тоде, и все мое существо жаждало общения с сильной личностью, которая стояла передо мною в лице Станиславского. Как-то вечером, глядя на его благородную красивую фигуру, широкие плечи, черные, чуть серебрящиеся на висках волосы, я возмутилась своей всегдашней роли Эгерии. Когда он собрался уходить, я обвила его сильную шею руками, притянула его голову к себе и поцеловала в губы. Он нежно вернул мне поцелуй, но на лице его было написано крайнее изумление, как будто поцелуй был последнее, чего он мог от меня ожидать. Затем, когда я пыталась привлечь его к себе еще ближе, он отшатнулся с недоумением и вскричал: «Но что мы будем делать с ребенком?» — «Каким ребенком?» — спросила я. — «Ну, нашим, конечно. Что мы с ним сделаем? Видите ли, — продолжал он с расстановкой, — я никогда не соглашусь, чтобы мой ребенок воспитывался на стороне, а иначе при моем теперешнем семейном положении быть не может».
Необыкновенная серьезность, с которой он говорил о ребенке, насмешила меня, и я расхохоталась Он растерянно взглянул на меня, отвернулся и поспешно удалился по коридору гостиницы. Всю ночь, просыпаясь, я не могла удержаться от смеха, но, смеясь, была вне себя от злости. Мне кажется, что только тут я вполне ясно поняла, как некоторые культурные люди могут отправляться в места сомнительной репутации после общения с людьми высокого интеллекта. Я, будучи женщиной, этого сделать не могла и потому всю ночь напролет металась в кровати из стороны в сторону Утром я пошла в русскую баню, где пар, чередуясь с холодной водой, привел мою нервную систему в моральное состояние.
И, несмотря на это, светские молодые люди, с которыми я встречалась у Кшесинской и которые отдали бы все, чтобы иметь у меня успех, с самых первых слов показались мне настолько неинтересными, что совершенно заморозили мои чувства. Конечно, после бесед с культурными Чарльзом Галлэ и Генрихом Тоде общество золотой молодежи меня не удовлетворяло.
Много лет спустя я рассказала этот случай жене Станиславского, которую охватил приступ бешеного смеха и которая воскликнула: «Ах, это так на него похоже! Он очень серьезно относится к жизни».
Как я ни старалась, я получила в ответ только несколько нежных поцелуев, но в дальнейшем встречала упорное холодное сопротивление, с которым нельзя было бороться. Станиславский больше не решался заходить ко мне после театра, но однажды доставил мне большое удовольствие, поехав со мной на санях в загородный ресторан, где мы позавтракали в отдельном кабинете. Мы пили водку и шампанское и говорили об искусстве, ияв конце концов убедилась, что надо быть самой Цирцеей, чтобы соблазнить Станиславского.
* * *После Москвы я заехала на короткое время в Киев, где толпа студентов остановила меня на площади перед театром и не отпустила до тех пор, пока я не пообещала, что дам спектакль для них, так как сцены в театре были чересчур высоки. Когда я уехала из театра, студенты все еще стояли на площади, выражая свое возмущение антрепренером. Я встала в санях и произнесла речь, в которой выразила свою радость по поводу того, что мое искусство вдохновляет интеллигентную молодежь в России, так как во всем мире нет места, где бы искусство и идеалы играли столь значительную роль в жизни студентов, как в России.
Поездка по России была прервана ранее заключенными контрактами, требовавшими моего возвращения в Берлин. Несмотря на краткость моего пребывания в этой стране, я произвела значительное впечатление и возбудила много споров. Между одним фанатичным балетоманом и дункановским поклонником даже состоялась дуэль. С этого времени русский балет стал пользоваться музыкой Шопена и Шумана и надевать греческие костюмы, а некоторые балерины доходили даже до того, что снимали чулки и туфли, танцуя босоножками.
18
Я вернулась в Берлин с твердым решением немедленно предпринять шаги для основания моей школы, предварительно поделившись своими планами с матерью и Элизабет, которые отнеслись к ним восторженно. После недельных поисков была найдена на улице Трауден, в Груневальде, только что законченная постройкой вилла, которую мы и купили.
Все наши действия напоминали поступки героев сказок братьев Гримм. Первым делом мы отправились к Вертгейму, приобрели сорок кроваток с белыми кисейными занавесками, подхваченными голубыми лентами, и начали превращать виллу в детский рай. В вестибюле мы повесили копию картины, изображавшей героическую фигуру амазонки размером вдвое больше человеческого роста, в большом танцевальном зале — барельефы Лукка дель Роббиа и пляшущих детей Донателло, а в детской спальне «Мадонну с Младенцем», написанную в голубых и белых тонах и окруженную гирляндой из плодов.
Я разместила в вилле все эти идеальные изображения ребенка, барельефы, скульптуры, книги и картины, изображающие танцующих маленьких детей, потому что дети являлись в них в том виде, в каком представлялись воображению художников и скульпторов всех веков, и выбрала именно греческие вазы с танцующими детьми, крошечные фигурки из Танары и Беотии, группы пляшущих детей Донателло и Гейнсборо, потому что они олицетворяют ликующий гимн детства. Все эти фигуры имеют общую наивную грацию форм и движений, словно дети разных веков встретились и через столетия протянули друг другу руки. Дети моей школы, двигаясь и танцуя среди этих произведений искусства, должны были вырасти похожими на них, непроизвольно отражая на лицах и в движениях ту же детскую грацию, частицу того же счастья. Это первый шаг к красоте, первый шаг к новому танцу.
Я поместила в своей школе также фигуры танцующих, бегущих и прыгающих девушек, тех юных спартанских дев, которые путем суровых упражнений готовились к своему назначению — быть матерями храбрых воинов — быстроногих дев, ежегодно получавших призы на состязаниях, в свободных одеждах и с развевающимися вуалями, молодых девушек, танцующих рука об руку в Панафинах. В них скрывался будущий идеал, и ученицы должны были приучаться чувствовать нежную любовь к этим формам, с каждым днем все больше и больше походить на них и насыщаться тайной этой гармонии. Я фанатично верила, что достичь красоты можно, только пробудив стремление к ней.
Кроме того, для достижения гармонии, о которой я мечтала, ученицы должны были ежедневно проделывать ряд специально подобранных упражнений. Эти упражнения исполнялись охотно и весело, так как были созданы с намерением согласовать их с личными побуждениями ребенка. Каждое упражнение являлось не только средством к достижению цели, но и самой целью, и цель эта была — наполнить день и сделать его счастливым.
