Август Коцебу - Трагедия русского Гамлета
Надобно полагать, что Зубовы приобрели некоторое влияние на императора посредством Кутайсова и своей притворной преданности.
Стали обращать внимание государя на полицию, но так, чтобы он был недоволен ею, и потом присоветовали ему сделать военным губернатором в Петербурге графа П. А. фон дер Палена, находившаяся в отставке.[83] Я сам слышал из уст графа Петра Алексеевича, что когда прислан был к нему от Павла курьер с приглашением вступить на службу военным губернатором Петербурга, то первое его движение было отказаться от этого; «но вместе с тем, — сказал он мне, — приятели мои уведомили, что это нужно, и я решился принять приглашение». Не знаю, кто были эти приятели, но полагаю, что выбор фон дер Палена сделан по указанию графа Н. П. Панина.
Фон дер Пален, вступив в должность военного губернатора, действовал самым успешным образом: он вооружал против Павла и войско, и жителей. Между тем у Зубовых собирались маленькие вечеринки, на которых они высматривали, кого набрать в свои сотоварищи для последнего действия. К сему нужнее всего были военные и преимущественно начальники частей. Вероятно, и женщины содействовали этому делу. Сюда привлечены были генералы: Бенигсен[84] и Уваров,[85] командир Кавалергардского полка, который после женат был на бойкой и разумной вдове Валерьяна Зубова; начальник конно-гвардейской артиллерии, полковник князь Владимир Яшвиль; артиллерийский штаб-офицер Татаринов и несколько молодых людей, как то: Николай Бибиков, Евсей Чертков, адъютант Уварова, Сергей Марин, Аргамаков и др. Два последних присоединились по влиянию начальника их, генерала Талызина.
Обращая внимание на командиров гвардейских полков, необходимо признать, что заговорщики были довольно затруднены: Кологривов, начальник лейб-гусарского полка, и Милютин — Измайловского полка, были люди, преданные императору Павлу, и им много облагодетельствованные; Леонтий Депрерадович, командир Семеновского полка, был человек сомнительный, однако же с него взяли слово в согласии его. Талызин, командир Преображенского полка, был единственной надежной подпорой заговорщиков и, вероятно, был умышленно рекомендован Павлу на это место, куда был указан графом Н. П. Паниным.
Однажды Талызин, возвращаясь поздно вечером домой, нашел на столе в своем кабинете запечатанное письмо; распечатывает — оно от графа Панина, который просит его содействовать фон дер Палену в заговоре против императора, говоря, что он уже рекомендовал его как надежного и верного человека военному губернатору. Талызин, истребя письмо, ждал последствий. Фон дер Пален, увидя его во дворце, спрашивает при всех, читал ли он письмо графа Панина, и, получив утвердительный ответ, просит его к себе в шесть часов вечера на совещание. Тут они познакомились и условились. Вот как делают опытные заговорщики!
В таком положении был заговор в конце 1800 года. Слухи о заговоре проникали во все кружки петербургского общества. Число сообщников умножалось. Время шло, а заговорщики почему-то медлили; чего еще поджидали — неизвестно. Вероятно, опасность предприятия колебала их души.
Но между тем сам Павел ускорил исполнение их замысла: он день ото дня становился запальчивее и безрассуднее в своих взысканиях, не замечая, что его умышленно раздражают, чтобы произвести более недовольных. Наконец заговор сделался до такой степени известным в Петербурге, что и сам Павел узнал о нем. В гневе своем, наделав множество неприятностей на вахт-параде, он призывает к себе военного губернатора.
— Знаете ли вы, что было в 62-м году?
— Знаю, государь, — отвечает Пален.
— А знаете ли, что теперь делается?
— Знаю.
— А что вы, сударь, ничего не предпринимаете по званию военного губернатора? Знаете ли, кто против меня в заговоре?
— Знаю, ваше величество. Вот список заговорщиков, и я сам в нем.
— Как, сударь!
— Иначе как бы я мог узнать их всех и их замыслы? Я умышленно вступил в число заговорщиков, чтоб подробнее узнать все их намерения.
— Сейчас схватить их всех, заковать в цепи, посадить в крепость, в казематы, разослать в Сибирь, на каторгу! — возопил Павел, расхаживая скорыми шагами по комнате.
— Ваше величество, — возразил Пален, — извольте прочесть этот список: тут ваша супруга, оба сына, обе невестки — как можно взять их без особого повеления вашего величества? Я не найду исполнителей и не в силах буду этого сделать. Взять все семейство вашего величества под стражу и в заточение без явных улик и доказательств это столь опасно и ненадежно, что можно взволновать всю Россию и не иметь еще чрез то верного средства спасти особу вашу. Я прошу ваше величество ввериться мне и дать мне своеручный указ, по которому я мог бы исполнить все то, что вы теперь приказываете; но исполнить тогда, когда на это будет удобное время, то есть когда я уличу в злоумышлении кого-нибудь из вашей фамилии, а остальных заговорщиков я тогда уже схвачу без затруднения.
Павел дался в этот обман и написал указ, повелевающий императрицу и обеих великих княгинь развезти по монастырям, а наследника престола и брата его Константина заключить в крепость, прочим же заговорщикам произвесть строжайшее наказание. Пален с этим указом обратился к наследнику и с помощью некоторых приближенных к нему лиц исторгнул у Александра согласие низвергнуть с престола отца его.
Раздражение Павла возрастало каждый день. За два или три дня до своей кончины он многим державам велел объявить войну. Курьеры с этими указами были задержаны, и это еще более ускорило его смерть и еще более склонило наследника на предложение заговорщиков. Однако Александр упорно настаивал, чтобы не лишать отца его жизни. Хотя это ему и обещали, но он должен был предвидеть, что лишить самодержавного государя престола, оставя ему жизнь, дело немыслимое.
Коль скоро Павел не мог обуздывать сердца своего до такой степени, что даже увлекался в гневе против равносильных ему иностранных держав, то уже само собой разумеется, что против подданных своих негодование его доходило до величайшего исступления, после известия о заговоре и после того, как он злобным и подозрительным оком смотрел и на жену, и на детей своих. Равным образом понятно, что заговорщики не могли оставлять его долгое время в таком сомнительном и опасном для обеих сторон положении. Надо полагать, что вышеприведенный разговор Павла с Паленом был не ранее как 10 или, быть может, 11 марта поутру; вероятнее, что 11-го.
В этот день император был очень гневен на своем вахтпараде или разводе; однако не сделал никого несчастным. Вероятно, страх удерживал уже его. После развода военный губернатор приказал всем офицерам гвардии собраться в его квартире. Прямо из экзерциргауза офицеры отправились к нему и ждали более часа. Фон дер Пален все был во дворце. Пройдя домой особым подъездом, он немедленно вышел к собравшимся и с мрачным, расстроенным лицом, довольно грозно сказал им: «Господа! Государь приказал объявить вам, что он службой вашей чрезвычайно недоволен, что он ежедневно и на каждом шагу примечает ваше нерадение, леность, невнимание к его приказаниям и вообще небрежение в исполнены вашей должности, так что ежели он и впредь будет замечать то же, то он приказал вам сказать, что он разошлет вас всех по таким местам, где и костей ваших не отыщут. Извольте ехать по домам и старайтесь вести себя лучше».
