Наталья Болотина - Потемкин
«Я ласкаясь к тебе по сю пору много, тем ни на единую черту не предуспела ни в чем. Принуждать к ласке никого неможно, вынуждать непристойно, притворяться — подлых душ свойство. Изволь вести себя таким образом, чтоб я была тобою довольна. Ты знаешь мой нрав и мое сердце, ты ведаешь хорошие и дурные свойства, ты умен, тебе самому предоставляю избрать приличное по тому поведение. Напрасно мучися, напрасно терзаеся. Един здравый рассудок тебя выведет из беспокойного сего положения; без ни крайности здоровье свое надседаешь понапрасно», — закаленная в любовных баталиях, Екатерина не торопит Потемкина, она старше его на 10 лет, возможно, понимает сомнения своего избранника лучше, чем мы. Отчего он мучается и терзается? От ревности или страха перед будущим?
А может быть, это игра, чтобы заставить ее сказать те самые слова, совершить те самые поступки, которые крепкими нитями свяжут их на годы? Сколько бы мы ни гадали, ответ знают только они — Екатерина и Потемкин. Мы можем только заглядывать через плечо и читать их письма, нам не предназначавшиеся, пытаясь проникнуть в события прошлого.
Спустя несколько дней императрица в очередном послании к нерешительному фавориту уже не может сдержаться от того, чтобы не высказать свое недовольство, и даже обращается к нему на Вы: «Благодарствую за посещение. Я не понимаю, что Вас удержало. Неуже что мои слова подавали к тому повод? Я жаловалась, что спать хочу, единственно для того, чтоб ранее все утихло и я б Вас и ранее увидеть могла. А Вы, тому испужавшись и дабы меня не найти на постели, и не пришли. Не изволь бояться. Мы сами догадливы». Екатерина, как только все люди ушли, бросилась в библиотеку, где на «сквозном ветре» простояла два часа, дожидаясь Потемкина, и ни с чем «пошла с печали лечь в постель, где по милости Вашей пятую ночь проводила без сна». Она мучалась и страдала от непонимания, но все равно была готова простить и принять: «Одним словом, многое множество имею тебе сказать, а наипаче похожего на то, что говорила между двенацатого и второго часа вчера, но не знаю, во вчерашнем ли ты расположении и соответствуют ли часто твои слова так мало делу, как в сии последние сутки. Ибо все ты твердил, что прийдешь, а не пришел. Не можешь сердиться, что пеняю. Прощай, Бог с тобою. Всякий час об тебе думаю. Ахти, какое долгое письмо намарала. Виновата, позабыла, что ты их не любишь. Впредь не стану». Женщина, не императрица, умоляет о признаниях в любви. Окончательное объяснение Екатерины и Потемкина вскоре состоялось. Наверное, они смогли честно взглянуть в глаза друг другу и, откинув сомнения, решить свое будущее.
Умиротворенная императрица погрузилась в любовь, волнительные для сердца встречи становятся постоянными. Поток записочек также значительно увеличился. Екатерина писала по любому поводу, лишь бы показать своему милому заботу и любовь. «Голубчик, буде мясо кушать изволишь, то знай, что теперь все готово в бане. А к себе кушанье оттудова отнюдь не таскай, а то весь свет сведает, что в бане кушанье готовят», — некоторые встречи любовников проходили в мыленке Екатерины, и она заранее предупреждала Потемкина о приготовлениях к свиданию. Ей хотелось любить и всегда выказывать свое чувство любимому: «Гришенька, — ласково обращается она к другу, — не милой, потому что милой. Я спала хорошо, но очень немогу, грудь болит и голова, и, право, не знаю, выйду ли сегодни или нет. А есть ли выйду, то это будет для того, что я тебя более люблю, нежели ты меня любишь, чего я доказать могу, как два и два — четыре. Выйду, чтоб тебя видеть».
Екатерине нравится восхищаться своим новым избранником, хвалить его и высказывать комплименты: «Да и не всякий так умен, так хорош, так приятен. Не удивляюсь, что весь город безсчетное число женщин на твой щет ставил. Никто на свете столь не горазд с ними возиться, я чаю, как Вы. Мне кажется, во всем ты не рядовой, но весьма отличаешься от прочих».
Императрица упивается новыми переживаниями, литературный талант требует оформления любовных порывов и чувственных переживаний в нечто осязаемое — в послания объекту страсти, в великолепный монолог любви. Сидя над листом бумаги, Екатерина с каждым словом, подаренным Григорию Потемкину, открывает в себе все новые и новые мелодии любви, она иронизирует над собой, быть может, даже боится силы испытываемых чувств, но тем не менее ей нравится говорить о них в письмах к человеку, вызвавшему эту бурю страстей. «Чтоб мне смысла иметь, когда ты со мною, — объясняет Екатерина Потемкину, — надобно, чтоб я глаза закрыла, а то заподлинно сказать могу того, чему век смеялась: “что взор мой тобою пленен”. Экспрессия, которую я почитала за глупую, несбыточную и ненатуральную, а теперь вижу, что это быть может. Глупые мои глаза уставятся на тебя смотреть: разсужденье ни на копейку в ум не лезет, а одурею Бог весть как. Мне нужно и надобно дни с три, есть ли возможность будет, с тобою не видаться, чтоб ум мой установился и я б память нашла, а то мною скоро скучать станешь, и нельзя инако быть. Я на себя сегодни очень, очень сердита и бранилась сама с собою и всячески старалась быть умнее. Авось-либо силы и твердости как-нибудь да достану, перейму у Вас — самый лучий пример перед собою имею. Вы умны. Вы тверды и непоколебимы в своих принятых намерениях, чему доказательством служит и то, сколько лет говорите, что старались около нас, но я сие не приметила, а мне сказывали другие.
Прощай, миленький, всего дни с три осталось для нашего свидания, а там первая неделя поста — дни покаяния и молитвы, в которых Вас видеть никак нельзя будет, ибо всячески дурно. Мне же говеть должно. Уф! я вздумать не могу и чуть что не плачу от мыслей сих однех. Adieu, Monsieur, напиши, пожалуй, каков ты сего дни: изволил ли опочивать, хорошо или нет, и лихорадка продолжается ли и сильна ли? Панин тебе скажет: “Изволь, сударь, отведать хину, хину, хину!” Куда как бы нам с тобою бы весело было вместе сидеть и разговаривать. Есть ли б друг друга меньше любили, умнее бы были, веселее. Вить и я весельчак, когда ум, а наипаче сердце свободно. Вить не поверишь, радость, как нужно для разговора, чтоб менее действовала любовь.
Пожалуй, напиши, смеялся ли ты, читав сие письмо, ибо я так и покатилась со смеху, как по написании прочла. Какой здор намарала, самая горячка с бредом, да пусть поедет: авось-либо и ты позабавися».
Что чувствовал Григорий Потемкин, пробегая строки, написанные пером императрицы и посыпанные ее руками специальной золотой стружкой? Как искры страсти горели прилипшие к чернилам песчинки. Так же сильны были чувства Потемкина или он принимал любовь этой необыкновенной женщины как должное? Свидетельств его переживаний куда как меньше, по ним трудно проникнуть во внутренний мир нашего героя, понять его. В тех немногих посланиях, которые нам сохранило беспощадное время или скромность автора, Потемкин почтителен и часто именует свою возлюбленную матушкой. Уж не разница в возрасте и императорское достоинство Екатерины тому причина? «Матушка моя родная и безценная, — пишет Потемкин. — Я приехал, но так назябся, что зубы не согрею. Прежде всего желаю ведать о твоем здоровье. Благодарствую, кормилица, за три платья. Цалую Ваши ножки». А сбоку приписка Екатерины, возвращающей это письмо автору: «Радуюсь, батя, что ты приехал. Я здорова. А чтоб тебе согреваться, изволь идти в баню, она топлена». И в другой записочке Потемкин обращается к Екатерине: «Позвольте, матушка государыня, сегодня отлучиться. Я зван в гости».
