Павел Огурцов - Конспект
— Пекса, ты сегодня на работу не опоздал? — подходя к нам и улыбаясь, спрашивает мастер. Пекса отрывается от работы и молча протягивает картонный табель.
— Да это я так... Лучше так руку держать, — говорит он мне и показывает, как держать руку.
Работали посменно, кажется, — и в третью смену: помню ночной, хорошо освещенный завод. Работа была ручной и монотонной. Я еще приноравливался, а Пекса вполне освоился и время от времени на меня покрикивал. Очень скоро мы стали выполнять норму, потом — перевыполнять, потом обогнали всех и стали ударниками. И вот, в утреннюю смену мастер сказал нам, что должен приехать корреспондент из какой-то газеты и будет брать у нас интервью. Мы испугались: не хватало нам еще позора на весь свет! Удрали, решили спрятаться и не показываться до конца смены, потом передумали, пошли к начальнику цеха и стали ждать, когда он освободится, — Что-то случилось? — спросил он, глядя на нас, после того, как освободился.
Мы стали просить его, чтобы о нас не писали в газете. Он захохотал и сказал:
— Нашли где прятаться! Корреспондент перед беседой с вами обязательно зайдет ко мне.
Ну, ладно, ребята, идите на галерею, тихонько там посидите, потом я вас позову.
На самом деле мы очень долго ждали или это нам так показалось — не знаю. Наконец, нас позвали, и начальник цеха сказал нам:
— Идите работать. С корреспондентом я договорился — писать он о вас не будет. И вот что, ребята; после смены зайдете — получите талоны на мануфактуру.
— Можно будет и юбки пошить, — сказал Пекса, и начальник цеха снова захохотал.
В столовой кормили однообразно, невкусно и несытно, но однажды на второе были куры.
Оказалось, что на завод приезжал Эрнст Тельман. На заводе мы его не видели, но потом случайно я его увидел и услышал на митинге возле здания ВУЦИКа.
На работе я так уставал, что болели руки и к концу смены дрожали ноги, а Пекса работал играючи. Я надеялся, что втянусь, но окончилась практика.
4.
На полдороги из техникума домой жил Изъян, и обычно мы возвращались вместе. Со школьных лет бывали друг у друга, взрослые, занятые своими делами, мало обращали на нас внимания, и меня удивила переданная через Изъяна просьба его родителей зайти к ним.
— А зачем, не знаешь?
— Не беспокойся — ничего неприятного тебя не ожидает. Меня ожидал кирпичик обычного серого хлеба. Отказывался: чего это ради? Уговаривали: вы с Изей — такие друзья, у нас дома так хорошо к нему относятся, им давно хотелось хоть чем-нибудь отблагодарить... Не мог я ни сказать, что дома хлеб не возьмут, — они не поймут этого и сильно обидятся, ни придумать причины для отказа — так внезапно это произошло. Пришлось взять. Но куда же девать хлеб? Подумал: отвезу маме — там не откажутся. Когда уходил, отец Изъяна сказал, что он будет давать нам такой хлеб через день и чтобы я обязательно за ним заходил... От ускочив, так ускочив!
Ехать к маме надо от нашей трамвайной остановки, хотелось есть, и я сначала пошел домой. Когда положил на стол хлеб, Лиза спросила:
— Откуда? Рассказал. Сказал, что отказаться я не смог.
— А мы не можем взять, — сказал Сережа спокойно и твердо.
— Твой Изъян на всех зверей похож, лучше бы сами ели, — сказала Лиза.
— Откуда у них этот хлеб — ты поинтересовался? — спросил папа.
— Неудобно спрашивать.
— А брать хлеб удобно?
— Отец Изъяна заведующий магазином? — спросила Галя. — Продуктовым?
— Да, заведующий, но каким — не знаю.
— А ты уверен, что этот хлеб взят честно? — спросил папа. Я молчал.
— Ты имеешь понятие о щепетильности? — продолжал он.
— А что я мог сделать?
— Отказаться. Ну и пусть бы обиделись. Обида прошла бы, а уважение к тебе, уверяю, — появилось.
— Но не могу же я хлеб отнести обратно! Не взять — это одно, но взять и вернуть? Я не смогу.
— Твої ж братик i сестричка, мабуть, голодують, — сказала бабуся. — От i вiддавай їм хлiб, раз пообiцяв брати.
— До чего ж неприятны эти насильственные благодеяния! — сказал Сережа.
Папа молчал. Галя шепнула мне: «Отвози».
После обеда отвез и возил через день. У мамы не задерживался и в другие дни не бывал.
В прохладный весенний день вышел от мамы и, подбегая к стоящему на конечной остановке трамваю, видел, как мальчишка целился в меня из рогатки. Поднимаясь по ступенькам, обернулся, и в это мгновенье получил такой удар в глаз, что невольно схватился за него рукой, бросив поручень, и упал бы, если бы кто-то меня не подхватил. Поначалу глаз совсем не видел, и десять дней подряд Лиза возила меня в глазную клинику. Пришел Изъян с хлебом.
— Изя, ты не болен? — спросила Лиза.
— Нет. А что?
— Выглядишь неважно.
Нет, я здоров и чувствую себя хорошо. Узнав, что хлеб я отвозил маме, Изъян взял ее адрес. Когда Изъян уходил, Сережа со словами «Вот, возьми» протянул ему пакет.
— Что это?
— Это кролик.
— Кролик? Откуда?
— Из собственного стада, — сказал Сережа, и все засмеялись.
— Вы разводите кроликов?
— Приходится.
— Его отдать вместе с хлебом?
— Нет, нет! Это — вам.
Нам? — Изъян помолчал. — Ну, спасибо. В том, что Изъян возил хлеб моей маме, он дома не признался — побоялся, как бы его родители не обиделись на нас, и когда я пришел в техникум, предупредил меня, чтобы я не проговорился. Стоило раз поступить неправильно, и вот, пожалуйста, — ложь... Смутно промелькнула такая мысль, но ее, как неактуальную, отодвинули куда-то другие мысли и заботы.
Для цветов оставили только узкую полоску против веранды. Вместо сада и там, где я когда-то строил города, сажали разные овощи и немного картошки, чтобы была своя молодая. Папа мотался по городу — искал суперфосфат. Носили воду и поливали. Шутили: Сережа — директор животноводческого совхоза, Лиза — наш рабочий класс, папа — голова колгоспу, Галя и я — колгоспники.
В техникуме два раза были воскресники: ездили на строительство поселка тракторного завода. Все дома — одинаковые: четырехэтажные, с чередующимися полосами из красного и силикатного кирпича — как в тельняшках. Красивыми их не назовешь. Стоят они, как солдаты в строю, — друг за другом, «в патилицю» — сказала Галя, тоже ездившая туда на воскресник.
И нельзя понять — где улицы. Мы на носилках таскали каменщикам кирпич, но больше, слава Богу, простаивали: стремянки крутые, и носить по ним носилки тяжело.
После окончания учебного года — вторая практика: всех, кроме Изъяна, отправили на строительство тракторного завода и разместили в рабочих бригадах. У Изъяна обнаружили начинавшийся процесс в легких, и он уехал на Кавказ, в горный санаторий. Наша бригада выполняла одну и ту же работу: в огромном цеху мы прокладывали кабели и провода, подключали их к распределительным устройствам и подводили к местам установки станков. В бригаде все — здоровенные дядьки и парни, и я, — маленький, слабосильный, — опасался насмешек, но относились ко мне доброжелательно и щадили при выполнении работ, требовавших больших физических усилий.
