Тамара Сверчкова - Скальпель и автомат
Трясемся на машине в госпиталь. «Чего медаль не попросила?» «А за что?» «Ты же видала, он медаль достал? Дура!»
А раненых опять полно. Прежние все эвакуированы. 4 сентября, наступление. Возобновился поток раненых, Как их много и какие страдания еще от холода! Работы много. Прошло около двух тысяч.
Проснулась от холода. Сегодня 11 сентября. Светло. Пора в перевязочную. Там работают без сна. Перевязываем быстро, накопили на эвакуации большую группу раненых. Вызывает меня начальник госпиталя, бегу. «Потрудись, Петр I, раздобудь машины!» Это не приказ. Это больше чем приказ. Части ушли, фронт теперь в стороне. «Будет сделано!» Взяла красную тряпочку от старого плаката, привязала к палке и пошла к дальней дороге, где подобрали раненых машины. Устала стоять у этой дороги. Села. Неужели не будет машин? А они так нужны. Уж полдня прошло, машин нету. Заплакала: Ленин, дорогой, пошли машины по этой дороге. Надо раненых отправить, спаси их жизнь! Стою в пыли на коленях, плачу. Только холодные облака плывут над головой. Слышу, вроде тарахтит. Вроде нет? Тарахтит, тарахтит! Вскочила, отряхнула пыль. От радости сама себе не верю. Приняла важный вид: красный флажок в руке, ремень винтовки придерживаю на виду. Вот и колонна. На первой машине лейтенант. Флажком остановила машину. Взяла проверить документы. Положила в карман себе. Поехали! Стою на подножке. Там мины, показываю. Лейтенант клянет свет, без ругани не обошлось. Все выслушала молча. Колонну развернули к домикам, и пока лейтенант разговаривал с майором, персонал не зевал — битком загрузили ранеными даже кабины. Вон Толя Золин. Поправляется, рана зарастает. Раненый в руку Александр Пунгар не хочет в тыл, не желает от части отстать. У него там свои счеты. Но доктор, посмотрев, требует срочной эвакуации. Сажаю его быстро в кабину. Могут налететь мессера, они сегодня еще не беспокоили нас. Колонна тронулась и исчезла в пыли. Не успели мы съесть приготовленную нашим поваром Избицким Костей картошку и кашу, как подъехали еще машины. Мое слово «мины» сработало: шофера на это мастера, по колее увидали, куда их машины поехали. Опять погрузка и отправка. К ночи осталось несколько десятков тяжелых раненых. Их трогать пока нельзя.
12 сентября вызывает меня старший лейтенант Максимова. Идем с доктором Винокуровой Цилей Исааковной. Встречает нас Рычкова Гура. Санитар Степанов заварил чай. Только сели за стол, заходят Жирновой и Норкин. Ася всех угощает чаем с печеньем. Вспоминаем дом, родных. Полчаса прошло. И тут заглянула политрук. У всех сразу нашлись дела и все врассыпную. Не любят ее у нас.
Ночью привезли раненых. Белье, матрацы заложили в дезкамеру. И вдруг тревога. Все сгорело. Говорят, запал остался в кармане. Конечно, всем попало: недосмотр или…?
А вот и поручение: подготовить штабника Бахтина для вступления в партию (по книге И.В.Сталина).
Прибыл госпиталь, принял тяжелораненых, а мы погрузились и 14 сентября выехали в город Шостка. Большой богатый город. Фашисты отступили, перепугав всех расправой. Ночь провели в госпитале, который остался без персонала. Позже санперсонал стал приходить на свои рабочие места. Утром поехали в Гамаллиевку. Госпиталь развернулся в монастыре. Начальник 1-го отделения капитан Лерман. Раненых много. Поселили у монашек в келье. Живут тесно, постно, тихо. Прошмыгнут, как тень в полутьме, в черном. Нам не помогают, смотрят настороженно. Стараемся быстро эвакуировать раненых. Мои раненые занимают церковь. Они лежат в первой большой зале и у входа. Пол холодный, голодно. Церковный праздник. Батюшка очень вежлив, добился разрешения служить службу. Прошел в основной зал, за ним народ. Смотрю, раненым дают хлеб, яблоки, пироги, яйца, табак: «Братики! Не берите!» — умоляю их, но они не слушаются. Едят, курят с удовольствием и еще отборно поругиваются. Постепенно из церкви отэвакуировали всех раненых, остались только в бараке. Монастырь наводит тоску. Когда много работы, ничего не замечаешь, а сейчас тяжело. Вышла из ворот и пошла по дороге. Ночь темная, осенняя, ветра почти нет. Воздух сырой, нездоровый. По черному безлунному небу, усеянному звездами, движутся кучи осенних облаков. Завернув за угол монастырской крепости, дорога ведет к аллее высоких деревьев, ветви которых купаются в воде. Аллея делит пополам водоем, но там, дальше, под мостиком соединяются обе стороны водоема. Пригляделась. Вода течет, значит, здесь протекает речушка. За оградой монастыря заиграла гармошка. Послышался девичий смех. Песня поплыла во все стороны. Величественные контуры монастыря отражаются в речке. В воде отражаясь, мелькают звездочки. Они, как живые: блестят, манят к себе. По краям аллеи горят пни, гнилушки. Мне кажется, это места Гоголя. Мгновение, и раскроется река, и выбегут, резвясь, русалки, расскажут про трагедии монашек… И правда! Всплеснулось в реке, и кругами пошли волны к берегу. Густой туман медленно скользит по воде: живые русалочки в белом забираются, заползают на аллею, подкрадываются. Неприятно. Туман окутал деревья. Ничего не видно, сырой туман. Монастырь исчез. Почти бегом до ворот добежала. Спать. Старшина Горбунов увидал меня и начал отчитывать, почему удалилась из части.
После тумана на обочинах и прямо на дорогах растут грибы, маслята. Кругом монастыря лес. Питание плохое. Мне хочется грибов. Под деревьями великое множество их, но почти все червивые. Собираю да бросаю. Больше никаких грибов не растет. Смотрю, из свежевырытого песка торчат стопы ног, коленки. Вот рядом голова, руки, пальцы торчат. Это хоронили трупы, раздевая их. Бросила грибы и скорее в госпиталь.
Работы мало, занялись художественной самодеятельностью. 5 октября ставим водевиль «Мимолетное виденье». Ира Скопецкая играет квартирантку. Такая милая, с огромным бантом в волнистых волосах, в гражданском цветастом платье. Виктор Быкадоров, очень высокий ефрейтор из легкораненых (не первый раз в госпитале) играет инженера. Они очаровательны. Раненые смеются и аплодируют. Но вот послеоперационный солдат от смеха повалился. Швы разошлись, кровь льется из забинтованной раны, лицо бледнеет на глазах… Долго политрук, держа меня по стойке смирно, ругала при всех за самодеятельность. Раненые быстро разошлись. Мне запретили заниматься самодеятельностью.
Раненых на машинах отправляем в госпитали. Приказ нам погрузиться в эшелон. Днепровская операция. 22 октября 43-го года. I Белорусский фронт.
Глава XII
Дорогами Белоруссии
Октябрь. Ночь темная, туманная, сырая. Часа три мы трясемся на госпитальных машинах в промозглой мгле. Настроение мерзкое. Машины остановились на краю деревни. Усталые мы слезаем с машин прямо в грязь. Деревня разбита и погорела. Все, где возможно и есть крыша над головой, занято уставшими войсками, прошедшими не один десяток километров перед наступлением. Дежурный разводящий развел руками: крыши для вас нет, не ищите. Но что же нам делать? Куда девать уставших санитаров из легкораненых? Скоро начнется наступление, пойдет поток раненых. Как надо просушить сапоги, шинели, отдохнуть!
