Василий Ливанов - Помни о белой вороне (Записки Шерлока Холмса)
В глубине двора, возле мусорных бачков стоял приземистый мужчина с бумажным кульком в руках. У его ног в кружок расселись штук восемь тощих кошек. Мужчина поминутно заглядывал в кулек и, соблюдая одному ему известную очередность, наделял кошек пищей.
– Ванька, вон он с кошками! – закричал сверху Ужов.
Иван Иванович направился к мусорным бачкам и остановился за пределами кошачьего круга.
– Кранов, говорю вам, в настоящее время нет! —неожиданно обрушился на Ивана Ивановича мужчина с кульком. И быстрым взглядом оценив действие таких своих слов, уже миролюбиво заключил:
– И прокладок тоже нет.
– Мне... – сказал Иван Иванович... я... – и доверительно сообщил в порядке информации: – Филька умирает.
Мужчина бросил кулек на землю и, перешагнув через сбившихся в кучу кошек, подошел к Ивану Ивановичу вплотную. Посверлив Ивана Ивановича бирюзовыми глазками, строго спросил:
– Чтой-то с ним?
Иван Иванович доложил обстановку. Витька-слесарь, выслушав безвыходные обстоятельства Ужова, дал такое заключение:
– Фильку жалко. Хороший мужик. Но я замка не трону. Ведь если что, Капитолина его меня за хобот и в конверт. Пускай мучается. – И вперевалку зашагал к дому. Иван Иванович поплелся за ним.
– Витька! – заголосил Ужов с балкона.
– Чего орешь? – еще громче Ужова отозвался Витька. – Неудобно!
– Плевать я хотел! Тут все свои...
– Жалко мужика, – обернувшись, бросил слесарь Ивану Ивановичу и скрылся в подъезде.
Иван Иванович снова поднялся к ужовской двери.
– Не может он, Капитолины боится.
– Хрен с ним! Что-нибудь придумаем.
– Филимон, – Иван Иванович поцарапался в дверь. – Знаешь, я начисто забыл, что писал в сценарии. Ты не помнишь? Ну тот, который мы обсужда
ли на худсовете, не помнишь?
– Не помнюЯ свои-то теперь не все помню.
– Плохо дело, – сказал Иван Иванович. – Не знаю, что и придумать
– Придумал! – крикнул Ужов из-за двери. – Тут рядом кафе «Незабудка». Как выйдешь из подъезда, направо, за угол дома. Направо и по мощеной дорожке шагов триста. Слушаешь?
Иван Иванович кивнул.
– Ванька, ты здесь?
–Да.
– Возьмешь за стойкой бутылку портвейна и попросишь трубочку коктейльную. Слышишь?
– Слышу. Зачем трубочку?
– Чудак! Вставим в замочную скважину. Понял?
– Понял...
– Иди, Ванька.
Иван Иванович пошел.
– Ванька! – позвал Ужов из-за двери.
– Что, Филимон?
– Я на тебя надеюсь, Ванька. Когда Иван Иванович заворачивая за угол: дома, Ужов перевесившись с балкона, кричал:
– Направо и еще раз направо. Триста шагов. Трубочку не забудь!
В «Незабудке» Иван Иванович ждал, пока барменша сдаст пустую тару, купил портвейн, и, конечно, про трубочку забыл. Повернул обратно к «Незабудке» и едва не угодил под «скорую помощь», которая выскочила из-за кустов.
– Залил зенки, дядя? – только и успел крикнуть Ивану Ивановичу санитар из окна машины, и «скорая помощь», взвыв, промчалась мимо.
– Просто так трубочек не даем, – объявила барменша. – Возьмите коктейльчик. Пришлось соглашаться.
– Какой желаете? «Москва»? «Яичный»? «Надежда»?
– «Надежда», – сказал Иван Иванович, забрался на высокую табуретку и подумал: «А вдруг сейчас выпью эту „Надежду“, расслаблюсь, и память вернется. Ведь бывают такие случайные сов падения».
Иван Иванович вынул из бокала трубочку и залпом заглотнул всю порцию.
Потом зажмурил глаза и постарался сосредоточиться.
Сначала перед внутренним взором Ивана Ивановича проплыли ничего не выражающие розовые пятна.
Потом сквозь эту неопределенную муть стало проступать какое-то неясное видение.
– Ну, давай, давай... определяйся! – внутренним голосом подхлестывал видение Иван Иванович. Видение стало определяться, стали вырисовываться очертания как будто человеческой фигуры.
– Пусть какой-нибудь из моих персонажей, – трепеща молил Иван Иванович.
А виденье между тем оформлялось, становилось объемным, и вдруг Иван Иванович, не открывая глаз, ясно увидел перед собой Витьку – слесаря на фоне помойных бачков.
Иван Иванович застонал и открыл глаза. И сразу же ощутил приторную коктейльную сладость во рту и тяжесть в области печени.
– Сколько с меня? – спросил Иван Иванович, и, не дождавшись сдачи, зашагал к ужовскому дому.
У подъезда, выхлестав из берегов бурую лужу, митинговала толпа. В гомоне голосов можно было уловить, что пьяным и дуракам – счастье. На подходе Ивана Ивановича толпа примолкла. Откуда-то из самого центра вывинтился Витька – слесарь и подошел к Ивану Ивановичу вплотную. Доверительно сообщил:
– Дружка вашего на «скорой» увезли.
– Как увезли? Сердце?
– Может, и сердце...
– Вы дверь открывали?
– Зачем открывать. Он сам выпал. С балкона.
– ?!
– Как вы ушли, он все за угол дома заглядывал, ждал, значит. Ну и вывалился. Да прямо на листы. Его, значит, и спружинило. Он на землю скатился. Ну, без памяти, ясно. Врачи говорят, вроде целый.
– Живой?
– Был живой. Только без памяти, говорю, в полной бессознанке увезли.
Иван Иванович побежал со двора, громыхая по рассыпавшемуся кровельному железу.
– Поразительный случай, – определил врач, возвращая Ивану Ивановичу удостоверение Общества кинолюбов. – Из шока мы его вывели. Обследовали:
ни сотрясения, ни царапины. Поразительный случай. Ведь седьмой этаж, не шутки. В сущности, можно его сейчас же выписывать. Но мы денька три подержим для профилактики. Просто поразительный случай.
– Можно его сейчас навестить?
– Пожалуйста. Только мы его изолировали, а то вся больница рвется на него поглядеть.
Иван Иванович прошел за белой докторской спиной по сложному лабиринту лестниц и коридоров и оказался перед дверью с закрашенными белой краской стеклянными филенками.
Врач сунул руку в карман халата, потом хлопнул себя по груди, потом – по лбу.
– Черт. Извините. Ключ забыл. Обождите здесь, – и исчез.
Иван Иванович остался один.
– Филимон, – тихонько позвал Иван Иванович и припал ухом к дверной щели.
– Принес? – неожиданно громко спросил Филькин голос прямо в ухо.
Иван Иванович схватился за сердце и через синтетику плаща ощутил тяжелую твердость бутылки.
–Я... Да...
– А трубочку не забыл?
Иван Иванович, не размышляя, сунул в карман плаща руку и извлек несколько помятую коктейльную трубочку.
– Со мной.
– Давай, Ванька!
Зажав в потном кулаке сорванную шапочку пробки и прикрывая полами плаща бутылку, из горлышка которой в скважину замка уходила трубочка, Иван Иванович ждал: появления врача, и его поддерживала только слабая надежда на то, что, может быть, он сейчас спасает талантливого человека.
