Артем Драбкин - «Сапер ошибается один раз». Войска переднего края
Освободили нас в сентябре 1943 года. Сначала была тишина, а потом поблизости резко артиллерийские снаряды стали рваться, но в деревне ни наших, ни немцев не было. Потом появились немцы, они хотели в деревню зайти, но у нас скрывался один беглый военнопленный, он где-то достал автомат и из своего дома немцев в деревню не пустил, открыл огонь. Немцы на краю деревни остановились и внутрь не сунулись. Потом часа через полтора появились наши солдаты. Такая радость была — свои, кровные пришли! Сразу восстановили советские органы власти, колхоз и военкомат заработали. Мы начали пахать на коровах и лопатами копать землю, трудно было, но все равно урожай обеспечивали. В апреле 1944 года меня призвали в армию по повестке, но я и сам очень хотел на фронт. Со мной был товарищ, одногодок Жалин Александр Афанасьевич, однофамилец, но не родственник, его потом тяжело ранило в обе ноги. Нас поначалу чуть не разъединили, меня хотели в один полк отправить, а его в другой, тогда я сказал, что он мне двоюродный брат. Был приказ родственников не разъединять, и так мы с ним и служили вместе до его ранения. Никакой медкомиссии мы не проходили, забрали сразу, и мы пешком направились в Дорогобужский запасной саперный полк в Смоленской области. Там мы пробыли два месяца, нас обучали саперному делу. Форму сразу выдали, мне попалась шинель английская, а вот брюки, гимнастерку, пилотку и ботинки дали наши. Я ботинки не взял, потому что у меня были хорошие, почти новые немецкие сапоги. Дело в том, что немцы привозили в деревню и меняли на продукты свою одежду и обувь. Отец тогда сапоги на яйца выменял, а то мне уже нечего надевать было. Обмундирование немцы тоже привозили, наши люди брали, надо же было надевать что-то. Английская шинель была новенькая, а вот форму мне дали с одного нашего солдата, который на фронт не пошел и стал пополнение обучать, а меня в его ношеное обмундирование одели. Кстати, под конец обучения и шинель мою английскую этому солдату отдали, а мне выдали нашу.
Во время обучения нам давали в первую очередь практику саперного дела, мы изучали тол, какой вес для какого взрыва нужен, учились использовать бикфордов шнур, а также специальный детонирующий шнур для подрыва мостов и других сооружений. На практике показывали, как мины разминировать, особенно немецкие. Изучили винтовку, как разбирать и чистить, а вот автомат нам даже не показывали, мы уже на фронте обучились, как с ним обращаться. По завершении обучения никаких экзаменов не было, сразу сформировали и направили на фронт, я попал в 51-й саперный батальон под командованием майора Орешкина, во взвод старшего лейтенанта Федотова. Батальон был корпусного подчинения, входил в 11-й стрелковый корпус. Встретили нас, сразу разбили по группам, командир представился нам и познакомился с каждым. Дней пять мы формировались, а потом пешком отправились на фронт.
Первый мой бой произошел на реке Западная Двина. Рано утром мы форсировали реку, тогда людей много погибло. Была артподготовка, а потом на плотах и лодках, на любых подручных средствах переправлялись. Быстро прорвали оборону и с боями прошли Литву, часть Польши. Мы, саперы, разминировали минные поля, дороги, мосты, проделывали проходы в заграждениях, обозначали их и охраняли до наступления, сопровождали пехоту через эти проходы. Из-под Шауляя, до которого мы дошли, нас перебросили в Латвию, где была крупная вражеская группировка. Ее хотели разрезать на две части и уничтожить, мы там полтора месяца наступали, но без успехов. Погода была сырая, окоп выроешь на метр, и на полметра в нем стоит вода. Я даже вылезал на бруствер, чтобы убило, потому что невыносимо было в окопе сидеть. Немецкая группировка была сильная, но наши на 200 км прошли вперед, немцы остались глубоко в нашем тылу, так что эту группировку не спешили уничтожать, она осталась блокированная.
Нас перебросили на 3-й Белорусский фронт к Черняховскому в Восточную Пруссию. Мы попали под Тильзит, наши войска уже форсировали Неман, мы следом за ними и пошли на Кенигсберг. Мы не участвовали в городских боях, наша часть наступала чуть левее от города, он оставался от нас по правую руку. Мы видели огромные доты, охранявшие Кенигсберг, но вот взрывать их не приходилось. Нам тогда сильно помогали минометчики, крепко нас прикрывали и ротные, и батальонные, и полковые минометы. Наша артиллерия к тому моменту была очень сильная, и очень много в этой операции сделала авиация. Особенно отличились «ильюшины», они летали звено за звеном на немецкие позиции. Эти штурмовики немцы называли «черной смертью», и они действительно очень многое сделали для нас, прямо по вражеским траншеям лазили.
Немцы под Кенигсбергом упорно сражались, это был их последний оплот. Но все равно мы прорвались, только правее нас коса, уходящая в море, осталась, мы на нее не стали наступать, не было смысла людей в наступлении гробить. Немцы, остававшиеся на косе, только в День Победы выбросили белый флаг и капитулировали. В этот день к нам в час ночи пришел то ли командир батальона, то ли дежурный по части и говорит: «Хлопцы, война закончилась!» О-о-о, что там началось, сколько стрельбы было, сколько радости! Днем майор Орешкин накрыл стол, целый день праздновали, вот только оружие у нас отобрали, чтобы никто по пьянке не натворил дел. Но все прошло благополучно. Патронов выстрелили много, думаю, все, у кого сколько было, выпустили в воздух. За такое дело нас не ругали, некому было, потому что на передовую начальник по тылу не приходил, это человек от нас далекий. В батальоне главное начальство командиры рот и батальона, а они вместе с нами веселились.
— Партизаны в деревню в период оккупации не приходили?
— Заходили, конечно, целыми отрядами. Один раз большая группа пришла, человек 300 — там немцы куда-то передвигались, и эти партизаны проходили через нашу деревню, недалеко бой давали немцам. У нас вообще партизан в округе было много, вся Смоленская область партизанами наводнена была, как и Белоруссия.
— Мирных жителей немцы не расстреливали?
— У нас такого не было, а вот в соседней деревне расстреливали и вешали в основном за помощь партизанам, если кого подозревали.
— Как бы вы оценили преподавателей в запасном полку?
— Там были хорошие преподаватели, хотя все в основном на фронте и не были, только учили и отправляли пополнения. Был у нас, однако, старшина Бурлаков, человек очень гадкий, не дай бог. Кормили плохо, а мы поехали как-то на машине в Вязьму за продуктами. Возвращаемся, кушать охота, так я в мешке пробил дырку и крупы набрал в сумочку. В части стали кашу варить, а тут построение, Бурлаков нас заприметил. Так он меня заставил два раза перед строем по-пластунски ползти и двум солдатам велел перед строем меня протянуть туда и обратно. Сам он нигде не был, гад, всю войну в тылу отсиживался, такой шкуродер был. Курсанты в большинстве своем 1926 года были, не связывались с ним. Мало кто был из госпиталей, раньше служил в пехоте, а теперь в саперы попал.
