Александр Гомельский - Центровые
Характерными как раз в плане человеческого понимания Ткаченко стали тренировочные сборы и матчи сборной Европы против сборной Америки, которые ФИБА проводила в честь 50-летия своей организации. Мне тогда доверили быть одним из руководителей сборной Европы, и мы выиграли обе встречи: в Женеве и в Будапеште. Так вот, сначала другие игроки Ткаченко откровенно побаивались, как бы даже сторонились его: уж очень нелюдимым, суровым, даже сердитым он выглядел (и выглядит до сих пор, что также многих вводит в заблуждение относительно его истинного содержания). Но быстро поняв, какой же это добрый, чуткий, восприимчивый ко всему хорошему парень, ребята (а там были югославы, испанцы, чехи, итальянцы) были им просто покорены, он. стал всеобщим любимцем. Испанцы просто не могли отойти от него, ласково называли Володю «Тачи», старались чем–то помочь, даже угодить, только бы порадовать своего центрового. И как следствие такого отношения, Володя блестяще отыграл оба матча, наглухо «взял» щиты, был результативен, поскольку нашел общий язык с партнерами и те поняли, как нужно использовать Володю, когда он явно в форме. Играли с ним рядом блестящие, выдающиеся мастера — Сан — Эпифанио, Корбалан, Далипагич, Марзоратти, Мышкин. Так что их не нужно было убеждать побольше играть на него. Они его мощь включили на все сто. Так что и в той именитейшей компании Володя выделялся.
Когда писались эти строки, Владимиру Петровичу Ткаченко (его часто и называют просто, но в то же время любовно и уважительно «Петрович») было 28 лет. А поиграть он успел много, очень много. Играл практически со всеми ведущими центровыми 70‑х годов, играл и с новым поколением. И всегда был среди лучших, если не самым лучшим. И мне думается, если все у него будет в порядке со здоровьем, если утрясутся личные дела, если все же несколько изменится характер, если умнее будут относиться к нему тренеры и партнеры, Володя еще порадует поклонников баскетбола немало лет. Во всяком случае, мне бы хотелось, чтобы он подольше не уходил. Такие игроки являются украшением баскетбола. Без них наш баскетбол многое потеряет.
Николай Дерюгин
Есть игроки такого плана, которые, кажется, всем хороши — брать же их в сборную тем не менее долго не рискуешь. Что–то тебя постоянно настораживает в них, что–то внутри тебя сопротивляется вроде бы логичной необходимости сделать окончательный выбор. Так было и у меня с Колей Дерюгиным. Думается, я все же поздновато взял его в сборную страны. Он уже несколько сезонов к тому времени блистал в матчах всесоюзных чемпионатов, очень много забивал, даже корзину ЦСКА буквально забрасывал мячами, а однажды принес своей команде — тбилисскому «Динамо» — в матче с армейцами 57 очков, своеобразный рекорд. И вообще, это всегда был и есть ярко выраженный бомбардир, без «своих» 30 очков и даже больше он с площадки не уходит, это была — и остается — его норма.
И все–таки, повторяю, места в сборной я ему никак не находил. Не в одной интуиции, конечно, было дело. И неспециалисту было видно, а мне и подавно, что Коля в общем–то игрок одноплановый. В «Динамо» он привык быть главным центровым, основной ударной силой команды, «забивалой». И по–другому играть не любил, не хотел, да и не очень–то мог. А у нас классные центровые всегда были — Жигилий, Ткаченко, Белостенный. Они превосходили Колю и ростом, и массой, и физической силой, и мастерством. Так что не мог я позволить себе тогда роскошь брать еще одного чистого центрового: не уводить же ради него в поле других гигантов или тем более держать их на скамейке запасных. Но и ему в запасе делать было нечего.
Дерюгин место под щитом никому уступать не желал. И не собирался, даже в ущерб возможности сыграть за сборную. Вот и получалось, что на сборы, тренировочные матчи я его, бывало, и приглашал, а в основной состав он не попадал.
Но не только чисто игровые качества Дерюгина останавливали меня. В конце концов ведь нашлось же в итоге для него место рядом с теми же Ткаченко. Белостенным (как до него и с Жигилием), и за сборную Коля поиграл немало, пользу принес большую. Но я забежал вперед. А на первых порах меня беспокоило еще одно очень важное обстоятельство. Я в сборной практиковал анонимные опросы. Такие анкеты были полезны для того, чтобы узнать, как ребята относятся к своим партнерам, с кем хотят играть, на кого особенно рассчитывают в трудной ситуации, даже просто — с кем хотят селиться в одном номере гостиницы на сборе, на турнире. Естественно, каждый кандидат в сборную называл и «свой» состав команды. И всякий раз оказывалось, что почти ни один баcкетболист Колю в число игроков основного состава не включал. Безусловно, это не могло не насторожить, хотя все же решающего значения я таким анкетам не придавал. Но задуматься они заставляли.
Естественно, за столько лет в большом спорте я сознавал, что у всех есть свои симпатии и антипатии, но всегда на первое место у меня, у моих ребят выходило дело, общее дело, за которое мы отвечаем перед страной, перед народом. И никогда личное у нас не заслоняло главного. Ребята понимали, что кто–то кому–то может и не импонировать, но если это игрок, о собственном негативном отношении к нему надо забыть. И всегда были в команде люди, которых, мягко говоря, не очень любили. Однако никогда не сталкивался с таким общим противодействием. Понимаю, что Коле читать эти строки, вспоминать те дни будет тяжело. Но факт остается фактом. Правда, он наверняка и сам все чувствовал и знал. Мне же важно было понять, чем вызвана такая негативная реакция.
Первая мысль — отталкивает манера игры Коли, ярко выраженного лидера, любящего забивать, а не отдавать, привыкшего солировать, быть на виду, чего большинство классных баскетболистов, особенно именитых, заслуженных, со стороны новичков не приемлет. Но в этом была только доля истины. Раздражал Николай и тем, что он постоянно в матчах, проходивших в Тбилиси, осознанно или не осознанно (думаю, что все же вернее первое предположение) провоцировал соперников на столкновения, в которых всегда выглядел невиноватым, обиженным, этаким пай–мальчиком, которому злые и нечуткие люди не дают прохода.
А в Тбилиси публика горячая, многочисленная, и ажиотаж вокруг Колиных фокусов раздувался, во–первых, совершенно ненужный, во–вторых, имеющий вполне ощутимые последствия. Зачастую арбитры попадали под магию артистических штучек Дерюгина — жестов, вскриков, падений, да к тому же не выдерживали давления трибун. И в итоге начинали раздаривать фолы правому и виноватому. Чуть подступишься к Николаю, только вступишь с ним в борьбу — свисток, фол. И Коля умело пользовался такой обстановкой, выводил противников из себя.
