Василий Шульгин - Дни. Россия в революции 1917
Посылаем Милюкова. Милюков вернулся через час – очень довольный.
– Да вот… Они немного волнуются. Мне кажется, что с ними говорили не на тех струнах… Я говорил в казарме с какого-то эшафота. Был весь полк, и из других частей… Ну, настроение очень хорошее. Меня вынесли на руках…
Но через некоторое время телефон зазвонил снова и отчаянно.
– Алло! Слушаю! Такой-то полк? Как, опять? А Милюков?..
Да они его на руках вынесли… Как? Что им надо? Еще левей?.. Ну хорошо. Мы пришлем трудовика…
Мы послали, кажется, Скобелева. Он на время успокоил… Затем, кажется, посылали кого-то из эсдеков… Затем?
Затем офицерство стало разбегаться. Их жизни угрожала опасность. Часть покинула казармы, часть со страха сбежала в Государственную Думу…
* * *День прошел, как проходит кошмар. Ни начала, ни конца, ни середины – все перемешалось в одном водовороте.
Депутации каких-то полков; беспрерывный звон телефона; бесконечные вопросы, бесконечное недоумение – «что делать»; непрерывное посылание членов Думы в различные места; совещания между собой; разговоры Родзянко по прямому проводу; нарастающая борьба с исполкомом совдепа, засевшим в одной из комнат; непрерывно повышающаяся температура враждебности революционной мешанины, залепившей Думу; жалобные лица арестованных; хвосты городовых, ищущих приюта в Таврическом дворце; усиливающаяся тревога офицерства – все это переплелось в нечто, чему нельзя дать названия по его нервности, мучительности…
В конце концов, что мы смогли сделать? Трехсотлетняя власть вдруг обвалилась, и в ту же минуту тридцатитысячная толпа обрушилась на голову тех нескольких человек, которые могли бы что-нибудь скомбинировать. Представьте себе, что человека опускают в густую, густую, липкую мешанину. Она обессиливает каждое его движение, не дает возможности даже плыть, она слишком для этого вязкая… Приблизительно в таком мы были положении, и потому все наши усилия были бесполезны – это были движения человека, погибающего в трясине… По этой трясине, прыгая с кочки на кочку, мог более или менее двигаться только Керенский…
* * *Ночью толпа понемногу схлынула. Это не значило, что она ушла совсем. Какие-то военные части ночевали у нас в большом Екатерининском зале.
В полутемноте ряд совершенно посеревших колонн с ужасом рассматривает, что происходит. Они, видевшие Екатерину, они, видевшие «Думу народного гнева», эпоху Столыпина, наконец, неудачные попытки пресловутого «блока» спасти положение, – видят теперь его величество народ во всей его красе. Блестящие паркеты покрылись толстым слоем грязи. Колонны обшарпаны и побиты, стены засалены, меблировка испорчена – в манеж превращен знаменитый Екатерининский зал.
Все, что можно было испакостить, испакощено – и это символ. Я ясно понял, что революция сделает с Россией: все залепит грязью, а поверх грязи положит валяющуюся солдатню…
* * *Я вернулся в кабинет Родзянко, который был еще прибежищем. Там все-таки было немного лучше, еще не допустили улицу, еще сохранилось кое-что. На ночь осталось ночевать несколько человек – членов Государственной Думы.
Я улегся на какой-то кушетке. Рядом со мной поместился Некрасов. Он, после Керенского, оказался человеком, наиболее приспособленным для скакания по революционному болоту. Он проявлял энергию.
Укладываясь, он сказал мне:
– Вы знаете, что в городе еще происходят бои?
– Как?
– Да… еще кто-то там держится в Адмиралтействе [124]. На Адмиралтейство идут штурмом. Там, кажется, Хабалов еще сидит… Их можно бы разогнать, если бы запалить из Петропавловской крепости…
– То есть как запалить? Ведь мы же, славу богу, не делаем революции.
– Ну да… Но видите… Ведь это же невозможно… Ведь власть все равно сбежала… Правительство сейчас – это Комитет Государственной Думы… Он взял власть в свои руки… Какой же смысл в этом Адмиралтействе?.. Кто там засел и для чего?.. Вот поэтому и неприятно, что Петропавловка не в наших руках…
– Как так?
– Да так… Гарнизон Петропавловской крепости сидит там, и комендант говорит, что он не может, что ему поручено охранять крепость… Ну, словом, они не с нами…
– То есть как не с нами?.. Да ведь с кем же мы? Что же мы в самом деле с этой… ну, словом, словом – «с ними»?
– Нет, конечно… Но все же необходимо делать вид… Ведь если нас хоть немного слушаются, то потому, что мы против старой власти…
– Позвольте!.. Мы были против министров… Но когда же мы были против военной власти? Вы же говорите, что там Хабалов – командующий войсками?
– Ну да, конечно, происходит путаница… Ведь надо же, чтобы одному кому-нибудь повиновались… Ну, Дума – так Дума… Ну, словом, кому-нибудь из нас надо поехать в Петропавловскую крепость, чтобы все это уладить. Надо поговорить с комендантом… Вы не поехали бы?..
Я соображал…
Пустить несколько снарядов из Петропавловской крепости в Адмиралтейство – до чего додумался Некрасов!.. Этого именно как раз ни в коем случае нельзя допустить… Стрелять «по Хабалову»… В то время, когда мы употребляем все усилия, чтобы сохранить авторитет офицеров? Что за галиматья?
И я решил сам поехать в Петропавловскую крепость…
* * *Но пришлось ждать утра… Потому что не были готовы воззвания от Комитета Государственной Думы, которые где-то печатались и которые мне надо было отвезти. Я иногда засыпал на несколько минут, потом просыпался и в полутемноте видел родзянковский кабинет и несколько фигур, свалившихся от усталости… Они лежали там и сям в неудобных позах, истомленные, изведенные… Это были современные «властители России»…
Последние дни «конституции» (Продолжение)
(1 марта 1917 года)
Рано утром принесли свежепахнувшие типографской краской листки. Их принес кто-то – видимо, офицер, но без погон. Откуда он взялся – не знаю. Некрасов рекомендовал мне его взять с собой, так сказать, для сопровождения… Кроме того, мне дали не то простыню, не то наволочку – это должно было изображать белый флаг… Я вышел на крыльцо – было холодно и сыро, чуть туманно, но день, кажется, собирался быть солнечным… Несмотря на ранний час, уже было достаточно народу на дворе. Все больше солдаты.
Мне подали автомобиль… Боже мой, неужели мне придется!..
Над автомобилем был красный флаг, и штыки торчали во все стороны… Мой офицер отворил мне дверцу… Ничего не поделаешь…
Стали мелькать знакомые, казавшиеся незнакомыми, улицы… Вот только двое суток прошло, а все кажется новым, как будто прошли годы… Шпалерная… Навстречу нам идут какие-то части с музыкой, очевидно, «на поклон» Государственной Думе… Набережная… Неужели это та самая Нева?.. Бродят какие-то беспорядочные толпы вооруженных людей, рычат и проносятся ощетиненные штыками грузовики… Зачем они несутся?.. Сами не знают, конечно… «За свободу…»
![Мила Бонди - Броситься в объятия мужчины [СИ]](/uploads/posts/books/5921/5921.jpg)
