Великая Княгиня Мария Павловна - Воспоминания
Доктор снова выражал озабоченность состоянием моих почек. Он был уверен, что я серьезно больна. Мне необходимо, сказал он, поехать с ним и королевой в Германию и показаться там специалисту, при любых обстоятельствах следующую зиму я должна провести на Капри.
Как только королева стала лучше себя чувствовать, мы поехали в Неаполь, оттуда в Рим, где прожили несколько дней в «Гранд–отеле». Затем мы отправились в Карлсруэ, потом в Мюнхен на консультацию к специалисту. Меня обследовали два врача, которые, посовещавшись, подтвердили мнение доктора М.
Холодная зима в Швеции, объявили они, губительна для меня. Участь моя была решена. Отныне каждую зиму — на Капри! Я с беспокойством думала о том, как это повлияет на мою дальнейшую жизнь. Мне придется покидать семью, дом и каждый год более шести месяцев проводить в чужой стране, обреченной на положение инвалида. Приговор был вынесен, согласие короля и королевы получено.
Но доктор М. хотел заручиться теперь поддержкой моей семьи. Так случилось, что в это время тетя Элла была за границей, впервые за время своего вдовства она решила поехать в Англию, чтобы повидаться с сестрой, принцессой Викторией Баттенбергской, которая перенесла операцию. По настоянию доктора я написала ей и попросила приехать в Швецию.
К моему большому удивлению, она приехала. Я принимала ее в Стенхаммере, она была в монашеском одеянии. Я была искренне рада, что снова вижу ее. В ней чувствовалась спокойная уверенность, полное удовлетворение от того, чем она занималась, и я ей позавидовала. В тот момент мне показалось, что ее община может стать убежищем для меня, где я найду себе занятие, стану приносить пользу, обрету покой. Я попросила ее взять меня с собой, принять в свою обитель. Она лишь печально улыбнулась на мою горячность и ничего не ответила.
В Стенхаммер приехал доктор М., и они несколько часов беседовали наедине. Ему не составляло труда добиться от нее желаемого. Она отбыла в полной уверенности, что я в хороших руках. Доктор М. получил теперь все необходимое, чтобы стать абсолютным диктатором, распоряжающимся моей жизнью.
2В 1913 году праздновалось трехсотлетие правления Романовых. Торжества проходили летом в Москве, и я на них присутствовала.
Император, императрица и императорская семья только что вернулись из Костромы, колыбели семьи Романовых, и жили в Кремле. Дмитрий встретил меня в Николаевском дворце. Он стал выше ростом и был хорош собой. Он служил в конно–гвардейском полку в Петербурге и вел довольно независимую жизнь. Я была поражена, увидев его таким повзрослевшим, таким уверенным в себе в том же самом дворце, где всего несколько лет назад он носился в синей фланелевой блузе. Теперь это был лихой офицер, гоняющий по извилистым московским улицам на автомобиле в сто лошадиных сил.
Император и императрица были, как всегда, полны обаяния. Усталость от празднеств и приемов сказывалась на императрице, которой часто нездоровилось, она проводила дни в постели, вставая только, чтобы надевать парадные платья с длинными шлейфами и тяжелые драгоценности, предстать перед толпой на несколько часов с лицом, отмеченным печалью.
Почти каждый день мы с Дмитрием бывали во дворце у императора и его дочерей. Поскольку императрица отсутствовала, за чаем я выполняла роль хозяйки. Император был весел, Дмитрий развлекал его и детей шутками и забавными историями.
Проходило множество официальных обедов и приемов. Особенно помнится мне бал в Дворянском собрании, где я с Дмитрием танцевала подряд семь вальсов, после чего император, с улыбкой наблюдавший за нами, послал адъютанта, который передал нам его просьбу выбирать себе в дальнейшем партнеров из гостей. Но то, как мы с ним вальсировали, было отмечено всеми, то был настоящий успех!
Вернувшись с большой неохотой в Швецию, я узнала, что жизнь моя на ближайшее время уже распланирована. Доктор М. снял для меня виллу на Капри и подыскал слуг. Он сказал, что мне следует прибыть туда в середине октября, а он приедет за десять дней до меня. Сын мой должен остаться в Швеции с отцом и нянями.
Кроме того, было решено, что в этот раз я поеду на Капри не через Париж, а через Берлин, где принц будет представлять страну на торжествах, посвященных столетию Лейпцигского сражения. Из Берлина я проследую в Италию, а принц вернется в Швецию.
Иначе говоря, доктор М. считал мое пребывание в Париже нежелательным, дабы избежать всякого постороннего влияния на меня, а потому устроил все таким образом, что я не имела возможности повидаться с отцом.
Я не знала, как быть в сложившейся ситуации. Я с опасением относилась к его затеям и чем больше думала над его планом, тем менее он мне нравился. Я чувствовала себя в ловушке.
Нет ничего удивительного в том, что, когда я познакомилась с доктором М., мне показалось, что это именно тот человек, который может помочь мне разобраться со своими проблемами, найти верную дорогу в жизни. И наши разговоры с ним в первое время внушили мне такую надежду, но потом все переменилось. Я была полна энергии, но не знала, куда ее приложить, испытывала жажду деятельности, хотела лучше узнать жизнь и рассчитывала на его поддержку, он же относился к моим метаниям с явным неодобрением. Он полагал, что я склонна к необдуманным, опрометчивым действиям. Своими убедительными доводами он сбивал меня с толку, лишал уверенности в собственных силах, я теряла почву под ногами. Я была впечатлительна и легко поддавалась чужому влиянию, этим он успешно пользовался.
Раскритиковав меня, что он предложил взамен? Ничего. Никаких полезных советов я не услышала, круг действий и возможностей не был обрисован. Он ничем не помог мне, а я все же чувствовала, что способна жить иначе.
Это верно, что до встречи с ним жизненные обстоятельства, постоянное вынужденное притворство, неудовлетворенность, тревоги, переживания расшатали мои нервы, но в том не было ничего серьезного. Он же убеждал меня, равно как и других своих пациентов, как я теперь понимаю, в опасности подобных «симптомов». Он внушал мне исключительно негативные представления, что вызывало депрессию, отражалось на моем здоровье. За десять месяцев общения с ним мое душевное состояние стало хуже, чем до нашей встречи. Я не нашла понимания, не обрела покоя. Мне стало казаться, что он преднамеренно ведет себя со мной так, и я очень сожалела, что была настолько доверчива. Поначалу он представлялся мне совсем иным, но в том и был коварный умысел, на котором строились дальнейшие планы.
Формально оставаясь замужем, я была обречена по полгода жить вдали от дома якобы по состоянию здоровья, в разлуке с сыном и под наблюдением, лишавшим меня даже той малой степени свободы, какой я прежде располагала — ситуация не просто тягостная, но и нелепая. Вместо того, чтобы тешить себя напрасными надеждами, вести борьбу, на которую все равно не хватало духа, не лучше было бы порвать ставшие непрочными узы, которые связывали меня с прошлым, и начать совсем иную жизнь, где я, быть может, обрету счастье?
