Екатерина II: алмазная Золушка - Бушков Александр Александрович
Это, разумеется, не шедевр – но и не убогость. Вполне приличные для восемнадцатого века стихи. Другие и того лучше:
Разве плохо? Правда, как поэт Струйский не прославился ни в малейшей степени – да, впрочем, и не стремился к общественному признанию. В истории он остался ненароком – исключительно благодаря второй жене, Александре Петровне Озеровой. Вскоре после свадьбы молодожены приехали в Москву, где Струйский заказал своему старому доброму приятелю, художнику Рокотову (которого ценил и высоко ставил) портрет жены.
Его и сегодня можно увидеть в Третьяковской галерее. По моему сугубому мнению, это одна из красивейших женщин восемнадцатого столетия. Именно о ней Николай Заболоцкий писал:
Поэты ради красного словца житейскими истинами пренебрегают. Совершенно непонятно, при чем тут «обманы» – Струйская никогда не слыла покорительницей сердец. И не было никаких особенных неудач, брак был, в общем, счастливым (вот только из восемнадцати детей десять умерли в младенчестве, но это – обычная для того века пропорция, а не какая-то особенная трагедия).
Так вот... В одной из современных книг по искусствоведению Струйский (которого всегда и везде поминают скороговоркой, исключительно как мужа «той самой Струйской»), поэт, тонкий ценитель искусств имел еще одну маленькую слабость – которой занимался уже не на «Парнасе», а в подвале дворца. Там у него был богатейший набор самых настоящих, действующих исправно пыточных приспособлений, большей частью скопированных со средневековых европейских образцов. И порой служитель музы, спустившись в подвал с доверенными людьми, устраивал этакую пародию на суд. Роль подсудимого исполнял один из крепостных, и, независимо от течения «процесса», приговор был всегда один: «запытать до смерти». На этом игра кончалась и начиналась жуткая реальность: соответственно обученные люди с помощью тех самых приспособлений в точности выполняли «приговор суда»...
Это было... Как то и другое сочеталось в одном человеке, понять трудно – потому что трудно понять сам век, уж такой он был заковыристый... Лично у меня нет ответов. Сходите в Третьяковскую галерею. Там висит и портрет самого Струйского работы того же Рокотова. Попробуйте что-нибудь для себя понять...
Многие ли знали о подвальных увлечениях поэта и издателя, я пока что не доискался. Но есть у меня подозрения, что, даже если и знали, не особенно удивлялись, такое уж столетие стояло на дворе...
Екатерина, правда, решительнейшим образом расправилась с помещицей Дарьей Салтыковой, знаменитой Салтычихой. Эта особа, овдовев в двадцать пять лет, начала убивать своих крепостных. Просто так. За плохо вымытый пол, за скверно выстиранное белье, без всякого повода. Несомненно, это был психически больной человек, нечто вроде Чикатило. Подробности позвольте опустить – не к ночи... Достаточно сказать, что за шесть лет Салтычиха замучила до смерти сто тридцать восемь человек, в основном «женок и девок». Причем убийства совершались не в глухих Муромских лесах – либо в подмосковном селе Троицком, либо в московском доме Салтычихи, стоявшем на углу Кузнецкого моста и Лубянки.
В 1762 г. жалоба крепостных все же попала к Екатерине. Еще шесть лет тянулось следствие – оставшаяся на свободе подозреваемая подкупала чиновников Юстиц-коллегии (тогдашнего министерства юстиции) оптом и в розницу. Только когда дело, говоря современным языком, взяла на особый контроль Екатерина, его удалось довести до суда. Доказать, правда, удалось только семьдесят пять «эпизодов» из ста тридцати восьми. Юстиц-коллегия приговорила Салтыкову у отсечению головы. До плахи, правда, не дошло: вмешалась родня. По покойному мужу Салтычиха состояла в родстве со знатнейшими фамилиями: Строгановы, Головины, Толстые, Голицыны, Нарышкины...
Екатерине пришлось чуть смягчить приговор, чтобы не ссориться со столь вельможными родами. Но все равно, мало Салтычихе не показалось: ее продержали час, прикованную к столбу на эшафоте, с табличкой на груди: «Мучительница и душегубица», потом посадили в подземную камеру одного из московских монастырей, где содержали в полной темноте, только на время еды приносили свечку. Так она провела тридцать три года (по свидетельствам современников, ухитрившись забеременеть от караульного солдата).
И в то же время Струйский никогда не удостоился даже укоризненного покачивания монаршего пальчика...
Однако возникает закономерный вопрос: а могла ли Екатерина сломать сложившуюся систему?
Ответ на него есть, недвусмысленный и лишенный дискуссионности: не могла. Не имела к тому ни малейшей возможности.
Ее трон, она сама держалась исключительно на владельцах живой собственности. Если уж Петр III погиб главным образом оттого, что обленившаяся гвардия ни за что не желала отправляться на настоящую войну, где стреляют и убивают, то как поступили бы с Екатериной люди, имевшие возможность безбедно существовать исключительно за счет своего «живого имущества»?
Тут и гадать нечего... История зафиксировала чрезвычайно похожий на правду случай, когда в беседе с одним из своих придворных Екатерина, когда речь зашла об освобождении крестьян, в ответ на слова собеседника о том, что освобожденное крестьянство благословляло бы ее ежедневно и еженощно, сказала с печальным вздохом:
– Боюсь, друг мой, что помещики повесили бы меня прежде, чем освобожденные мужички успели бы прибежать на выручку...
Наверняка так и произошло бы. Речь вряд ли шла бы о виселице – мало ли других способов вроде шпаги, офицерского шарфа или питья?
И Александр I, и Николай I всерьез и упорно намеревались освободить крестьян из крепостного состояния, отдавали распоряжения, создавали комиссии, составляли проекты, недвусмысленно выражали свою монаршую волю – но тут и монаршей воли оказалось недостаточно. Сплоченная каста, для которой крестьяне были единственным источником к существованию, не выказывала явного неповиновения, но неуклонно, не мытьем, так катаньем всякий раз проваливала императорские проекты...
По тому, что нам известно, можно сделать вывод, что одно время Екатерина пыталась покончить с крепостным правом и пыталась искренне. Но сопротивление было слишком сильным. Причем оно исходило не только от дворян, как можно подумать: своих крепостных страстно хотели заиметь и купцы, и духовенство, и казаки (подробно об этом – чуть позже).
Граф Блудов уверял, будто видел в 1784 г. в руках императрицы документ, проект указа, по которому дети крепостных, родившиеся после 1785 г., становились бы свободными. Этого проекта так никогда и не обнаружили – но после смерти Екатерины нашли сохранившийся до нашего времени другой проект, по которому предполагалось перевести на положение свободных те девятьсот тысяч крестьян, что перешли под государственное управление после секуляризации (проще говоря, конфискации) церковных земельных владений. Но и он остался бед движения – по тем же самым причинам...
Главная беда даже не в стремлении дворянства и далее владеть живой собственностью, а в общем состоянии умов. В психологии. В менталитете. В укладе жизни, в котором не видели ничего плохого даже лучшие умы...
