Заходер и все-все-все… - Заходер Галина Сергеевна
Думаю, он похвалил бы меня.
«Если есть эволюция, а она, несомненно, есть, то должна быть эволюция эволюции…» — так школьник Боря Заходер написал в своем реферате.
Мысли об эволюции эволюции, волновавшей Бориса еще в школьные годы, объясняют интерес, который он проявил к труду В. Ф. Турчина «Феномен науки», увидевшему свет в 2000 году. Но об этом я узнала позднее, когда сама заинтересовалась этим феноменом.
Как только книга появилась в нашем доме, она заняла почетное место и была у Заходера всегда под рукой.
Я неоднократно слышала от него о концепции этого труда, но мне всегда было недосуг вслушаться в суть проблемы. И когда Бориса не стало, я решила прочитать ее, понять, что так волновало Бориса, почему он так заинтересовался ею.
Автор книги — выдающийся ученый, физик, создатель языка Рефал и нового направления в программировании, связанного с преобразованием программ.
В этой книге В. Турчин излагает свою концепцию метасистемного перехода и с ее позиций прослеживает эволюцию мира от простейших одноклеточных организмов до возникновения мышления, развития науки и культуры. По вкладу в науку и философию монография стоит в одном ряду с такими известными трудами, как «Кибернетика» Н. Винера и «Феномен человека» П. Тейара де Шардена. Книга представляет особый интерес для занимающихся фундаментальными вопросами естествознания.
Далее я не стану утруждать читателя своими дамскими впечатлениями, а передам слово ученику и другу Валентина Федоровича Турчина, заведующему кафедрой физики элементарных частиц Физтеха Валерию Зиновьевичу Нозику, к которому я обратилась с просьбой вспомнить, как эта книга попала к Борису.
«Чудо настигает редко. Есть люди, которым оно обнаружило себя не однажды, и они могут говорить о вероятности или времени ожидания, — я за это не берусь.
Знакомство с Борисом Владимировичем Заходером явилось мне чудом, приходом счастливого случая, сопряженным с везением, — случай явился, а я оказался на месте. Далекий от литературного круга, я как-то (без размышлений) полагал, что Заходер — поэт времен „Чижа и ежа“, какими-то силами сохраненный во времена действия лозунга „Все лучшее — детям“. В конце 50-х — начале 60-х оттепельных годов XX века его книжку „Товарищам детям“, вероятно, извлекли из обериутских запасников вместе с Хармсом, и я мог узнать, что „Наши предки, ваши предки на одной качались ветке, а теперь нас держат в клетке. Хорошо ли это, детки?“ Или — „Решетка на нем обозначена четко и очень к лицу людоеду решетка“. Эти детско-недетские стихи я запомнил сразу, с первого чтения. Несколько позже я раздобыл (тогда книги не покупали, а добывали, как зверя на охоте) „Винни-Пуха“ и не расставался с ним: читал себе, читал сыну, читал внукам. У меня отчетливо напрягались и мозг, и мышцы от „Я стоял на носу и держал на весу задние лапки И ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ…“ Мощь поэта была огромна. Он мог жонглировать воздушными шариками и с такой же легкостью подбрасывал пудовые гири. Заходер мог бесконечно творить-вытворять словом целые миры, за одной строкой стояла история, уже известная автору, и он как бы верил, что я тоже могу с его помощью домыслить ее сам, закрутить в следующее приключение. „Цирковой акробат был бы этому рад, но медведь — это дело ИНОЕ…“ Человек-цирк с полным репертуаром — канатоходец, эквилибрист на слабой проволоке, фокусник, клоун, акробат и дрессировщик. И всякий раз с одним бесконечноликим предметом — словом.
Мое ощущение невообразимости быть современником и жить где-то рядом с Заходером не исчезло и тогда, в 1997-м, когда друзья сказали мне, что вышла книга „Заходерзости“. Я помчался и тут же купил ее (уже стало возможным купить книгу), и все равно не поверил, хотя во Вступлении и Приложении все было сказано: и о „взрослых“ неизданных стихах, и о „внутренних“ причинах их неприхода к читателю. И вдруг…
22 августа 2000 года (XXI век!) я получил по электронной почте просьбу моего учителя и друга Валентина Федоровича Турчина. „Валерка, вот такое дело. Оказывается, Борис Заходер „очень высоко ценит“ меня как философа — со слов Войновича. Мы с Б. З. обменялись письмами, и я хочу подарить ему „Феномен“. Надо связаться с Заходером (что само по себе представляет интерес) и передать ему книжку“. К просьбам Турчина я привык относиться как к приказам еще с тех 70-х годов, когда он был решительно ограничен в собственных действиях Комитетом ГБ. Но „связаться с Заходером и передать“… — из потустороннего.
31 августа я постучался в ворота болшевского дома, Галина Сергеевна провела меня по дорожке, и на веранду выкатился живой Заходер. Для меня было довольно только увидеть его, убедиться в материальности и отдать книжку Турчина. В голове не было дежурных вопросов, да и не могло быть. Какие вопросы к увиденному северному сиянию или к Колизею. Что бы я мог спросить у Гете или Пушкина?.. Но меня пригласили к столу („Если у вас есть время и вы не очень спешите“), появилась бутылка коньяка („вы пьете коньяк?“), пошел переброс шутками и застольными ритуальными обменами („А вы знаете, что это за дом? Он был построен из лиственницы фабрикантом Алексеевым, из которых Станиславский, для врача…“ — „Откуда взялась фамилия Заходер?“ — „Ну, это я точно знаю — из местечка Заходы, в Белоруссии“). Смущения моего поубавилось, и я решился спросить про главное — откуда у немолодого автора известных мне, в большинстве своем, детских книг такой живой интерес к „Феномену науки“ и философии эволюции систем в кибернетическом подходе?
Борис Владимирович явно был рад моей наивности. (Дальше будет текст в кавычках, но это чистая грамматика. Здесь не будет и слабого намека на живую речь. Я беседовал за столом с Заходером всего лишь один раз и, конечно, не могу передать ни живости, ни юмора, ни ехидства, ни глубоких пауз, ничего, что бы передало обаяние владельца этого голоса.)
„Да что вы! Об эволюции я думал с раннего детства. Именно детства. В 30-е годы я учился в Москве в „образцово-показательной“ 25-й школе, той самой, что Каверин изобразил в „Двух капитанах“. Туда я попал не по причине моей „образцово-показательности“, а просто жил во дворе. И вот в этой показушной советской школе практиковались, черт знает почему, сочинения на свободную тему. Тогда было повальное увлечение дарвинизмом, и я написал (мне было, кажется, 13 лет) сочинение „Об эволюции эволюции“. Меня очень донимал (теперь бы сказали — доставал) этот вопрос. Ведь если эволюция есть — а она есть! — несомненно, существует какой-то фактор эволюции, управляющий процессом перехода одного вида в другой. Но не может же этот фактор быть одинаковым для превращения амебы в многоклеточное (рыбу) и обезьяны в человека. Неудобно как-то. Значит, сам фактор эволюции должен эволюционировать по мере эволюции этих самых животных, т. е. происходит эволюция эволюции — это же очевидно! Но почему-то никто об этом не говорил и не писал.
Этот очевидный для меня вопрос так и засел где-то в голове, а иногда вопил, просясь на волю. И вот однажды, привычно ползая по Интернету, я наткнулся на сочинения В. Ф. Турчина с дразнящим названием „Феномен науки“ и зачитался. Неведомый мне В. Ф. Турчин излагал осмысленно и точно то, что я чувствовал смутно, но сразу понял, что именно ТО. Фамилия автора мне показалась знакомой, но я был так поглощен чтением с монитора моей находки, что отложил „раскопки“ досье на Турчина. За чтением меня и застал Войнович. Я с радостью ему объяснил („Что читаешь?“), что какой-то Турчин решил мою задачку и вот теперь я пытаюсь понять решение, но очень трудно читать книгу с экрана, а как достать ее, не знаю. Войнович ехидно хихикнул и сказал, что книжки Турчина он не читал — это трудная работа, а получить ее от Турчина — проще простого. И тут же попытался отправить mail своему близкому другу, знакомому еще с 70-х диссидентских годов, Валентину Федоровичу Турчину в Окленд (США). Конечно, адрес он напутал, но через пару дней я получил письмо от В. Ф.
