Наталия Будур - Гамсун. Мистерия жизни
Ивара Карено в течение многих лет (1909–1941) играл В. Качалов, а успех первых представлений пьесы вошел в историю театра. Качалов же признан лучшим исполнителем Карено во всем мире.
Пьеса имела скандальный успех в России.
«Достижения в области постановки, — писал Станиславский, — были велики, и это тем более важно, что мы явились тогда одними из первых пионеров, пробивавших путь к левому фронту…
Одна половина зрителей — левого толка, с присущей им решительностью, неистово аплодировала, крича: „Смерть реализму! Долой сверчков и комаров (намекая на звуковые эффекты в чеховских пьесах)! Хвала передовому театру! Да здравствуют левые!“
Одновременно с этим другая половина зрителей — консервативная, правая — шикала и восклицала с горечью: „Позор Художественному театру! Долой декадентов! Долой ломанье! Да здравствует старый театр!“»
Именно для России Гамсун написал в 1910 году и свою последнюю пьесу — «В тисках жизни» (другой вариант русского названия — «У жизни в лапах»).
Пьеса «В тисках жизни» была размножена Гамсуном и его женой Марией в нескольких экземплярах — с тем, чтобы она могла быть одновременно переведена на русский и немецкий языки. Для того чтобы хоть как-то помешать пиратству русских издателей, Гамсун взял себе псевдоним Менц Фейен. МХТ сделал две постановки — в 1910 и 1932 годах.
Именно с этой пьесой связано одно недоразумение, которое повлекло за собой самые неприятные последствия для обеих сторон.
Обычно все пьесы Гамсуна переводил для МХТ Петр Ганзен, и одновременно они печатались в горьковском «Знании». Так было до тех пор, пока в одной из актрис МХТ, Марии Германовой (1884–1940), с успехом выступавшей в ранее поставленных гамсуновских пьесах, не взыграло самолюбие. Надо отдать ей должное: она была не только хорошей актрисой, но и прекрасно образованным человеком, с тонким вкусом, владеющей не только многими европейскими языками (в том числе, и скандинавскими), но и санскритом.
Она в 1909 году приезжала в Норвегию и была принята Гамсуном. В разговоре Германова затронула вопрос о качестве переводов книг и пьес Гамсуна на русский язык и весьма неодобрительно отозвалась о переводах Ганзена. Определенные основания для критики Ганзена у нее были: Петр Готфридович далеко не сразу овладел всеми трудностями русского языка. И. А. Гончаров, «Обыкновенную историю» которого в свое время Ганзен переводил на датский, так отзывался о его переводах на русский пьес Ибсена: «Будь они переведены на настоящий русский язык, то и могли бы быть замечены публикой, как выдающиеся из ряда». Кроме того, Гончаров отмечал в переводах Ганзена недостаток «духа языка живого, разговорного». Так что доля истины в словах Германовой несомненно была. Трудно сказать, претендовала ли она сама на перевод новой пьесы, но, вероятно, речь об этом шла, поскольку у нас есть письмо Гамсуна В. И. Немировичу-Данченко, в котором он пишет: «Кто Ваш переводчик „У врат царства“? Знает ли он язык в совершенстве? Мне бы хотелось, чтобы мою пьесу перевела мисс Германова, но сможет ли она? Мне кажется, что со временем она станет тонко чувствующим переводчиком, передайте ей мой самый искренний привет!»
Путешествие Германовой в Норвегию случилось почти одновременно с поездкой в Скандинавию самого Петра Готфридовича Ганзена. Гамсун, который всегда был довольно резок в своих пристрастиях и антипатиях, вероятно, под влиянием разговоров с Германовой, отказался принять Ганзена. По словам самого Петра Готфридовича, Гамсун «ответил, что не принимает и не делает визитов».
«После этого, — продолжает Ганзен, — я послал ему прости и повесил трубку телефона. Если он на дружеское предложение в его пользу отвечает так тупо-надменно, то, очевидно, страдает манией величия, и в таком случае я не желаю иметь с ним впредь никакого дела. Я так и написал ему, что впредь отказываюсь и за себя, и за жену как от переводов его новых произведений, так и от всяких с ним сношений».
Тем не менее Ганзен сделал перевод одновременно для «Знания» и для МХТ. После читки в труппе пьесу признали неудачной. Однако Гамсун обвинил переводчика в некомпетентности и плохом качестве перевода и потребовал сделать новый. Германовой, быть может, как зачинщице скандала, перевод делать не дали и, перебрав несколько кандидатур, остановились на кандидатуре Раисы Михайловны Тираспольской, которая была очень слабым переводчиком. В результате театр получил пьесу в ухудшенном варианте, а «Знание» оказалось с двумя переводами, за которые надо было платить.
В МХТ новый сезон осенью 1910 года начинать было практическим нечем, а потому пьесу решено было ставить.
«„У жизни в лапах“ Гамсуна я распределил не совсем так, как Вы, — писал Немирович-Данченко болевшему в то время Станиславскому. — Певицу должна играть Германова, но эта роль по всем правам принадлежит Книппер. И на этой роли я еще бы мог поработать с ней, добиться чего-нибудь в „переживаниях“, хотя это будет значить добиваться того, что у Германовой вышло бы само собой — в смысле эффективности и тонкости психологии. И все-таки эта роль принадлежит Книппер».
Так Германова лишилась не только перевода, но и роли, которая, как считают некоторые исследователи творчества Гамсуна, была написана специально для нее.
Спектакль, несмотря на все опасения и «препоны», в Москве пользовался успехом, в том числе и благодаря игравшим в ней актерам — Качалову и Книппер.
Гамсун пишет жене в марте 1911 года: «Получил телеграмму от Данченко, что был great success и театр congratulates you. А это дорогого стоит».
Сын Качалова, В. В. Шверубович, вспоминал:
«В том же сезоне у отца был и еще один громадный успех — набоб Пер Баст в пьесе Гамсуна „У жизни в лапах“. Мне кажется, ни в одной роли ни до, ни после он не играл с таким наслаждением. Он немного стеснялся своего удовольствия от этой роли, уж очень она была сравнительно с шекспировским, Достоевским, островским, чеховским репертуаром легковесна, мелодраматична, внешне эффектна, бессодержательна… Но играть человека смелого, уверенного в себе, своем праве на счастье, страстного жизнелюбца, быть хоть на сцене таким, каким хотел, но не мог быть в жизни Василий Иванович, потому что ему мешал его лабильный темперамент, освободиться от вечных сомнений и колебаний — было весело и приятно. Играл он Баста изумительно. Он был красив, мужествен, дерзок, обаятелен, он был соблазнителен (как говорили женщины). Многие считали, что он был в Басте больше Дон Жуаном, чем в „Каменном госте“.
…Когда Василий Иванович давил кобру (для треска „черепа кобры“ под ковер клали несколько пустых спичечных коробок), я вскочил и дернулся к рампе, и вместе со мной рванулся и Стахович. Оба мы сконфуженно сели на свои места, но крепко, видимо, забирало публику происшедшее на сцене, если такая реакция никого не удивила».
