Александр Прищепенко - Шелест гранаты
Заместитель Тугого по парткому как-то, заметив, что я летом часто надеваю джинсы, сказал: «Джинсы позорят высокое звание коммуниста!». Потом, стоя рядом в столовой, я заметил в его бумажнике рядом с купюрами красную обложку партийного билета. На вопрос, не боится ли он, что бумажник с таким сокровищем отнимут гопники (потеря партбилета, одного из главных фетишей, считалась тягчайшим прегрешением против партийной святости), без тени улыбки, заместитель Тугого мрачно изрек: «Партбилет у коммуниста могут отнять только вместе с жизнью!». Позже этот человек, не имевший даже высшего образования, требовал для себя должность начальника научного отдела.
Возможность своего перехода в ряды «партийной интеллигенции» я исключил: как и в спорте, как и в науке, для этого требовался особого рода талант, а я не чувствовал в себе достаточной стойкости, чтобы, например, не рассмеяться, оказавшись в ситуации, где требовалось сурово насупить брови. Насаждавшаяся идеология располагала к веселью, что подтверждает «коллекция свидетельств идиотизма эпохи», которую я стал собирать примерно в это время. Выдержки из выступлений государственных деятелей занимают в коллекции почетные места, но встречаются и верноподданнические шедевры «простых советских людей».
Суета, сопровождавшая прием в партию, происходила на фоне других событий, потребовавших нестандартных действий.
Все началось с того, что на доске почета института появился мой портрет, как лучшего изобретателя НИИВТ и многое из того, что скрывалось, стало явным. Затычкин решил, что пора прибрать к рукам строптивого аспиранта, а заодно — и результаты, которые ему виделись теперь бесхозными. Он начал разговор с претензий, почему с ним не согласовали отправку заявок на изобретения и другие публикации. Привить комплекс вины не удалось: это было сделано с ведома научного руководителя. Затычкин возбудился, потребовал в кратчайший срок представить ему результаты диссертации и получил ответ, что полный отчет будет подготовлен к очередному заседанию ученого совета. Дальнейший диалог развивался предсказуемо.
— А я на этом заседании скажу, что, как начальник лаборатории, вообще не знаю, чем вы занимались эти два года!
— Это вряд ли удивит кого-нибудь. На прошлогоднем отчете вы заявили, что не хотите иметь с диссертационной работой ничего общего.
— Я не мог этого говорить!
— Вы можете освежить свою намять, прочитав протоколы заседания.
Затычкин, конечно, все помнил:
— Имейте в виду, совет все равно поручит мне рецензировать вашу работу, потому что я — единственный специалист в этой области. Поэтому я приказываю вам, как начальник лаборатории: результаты — на стол!
Это напоминало шантаж, потому что и на самом деле было шантажом. Уступать было нельзя, случаи, когда результаты публиковали люди, не имевшие к их получению никакого отношения, были известны. Поэтому в ответ был вложен весь отпущенный природой сарказм:
— Я подарю вам оттиск статьи с собственным автографом, как только получу ее в издательстве!
По дрожанию рук и губ собеседника стало понятно, что лучше удалиться, чтобы не быть потом обвиненным н провоцировании у начальника припадка. После явной неудачи, Затычкин попытался действовать чужими руками. Другие сотрудники лаборатории выполняли большой объем испытаний счетчиков, которые иногда проводились и в ночную смену. Затычкин стал вписывать в эти бригады и меня, причем, на возражения испытателей, справедливо опасавшихся, что такого работника они в своем составе не увидят, отвечал: «Сами думайте, как его заставить!». Он не мог не знать, что аспирант административно подчинен не ему, а заведующему аспирантурой. Половина ставки инженера выплачивалась за то, что исследовалась кинетика ионов не в тех газах, в каких заблагорассудится самому диссертанту, а именно в наполнителях счетчиков, в чем был заинтересован институт. Заставлять аспиранта выполнять работу техника незаконно, но стремление превысить даже мизерную власть — традиция для многих ее обладателей.
Надо было как-то остановить возраставшую активность в этом направлении.
В МИФИ физическую химию преподавал профессор П. Митрофанов — крепкий еще для своих 70 лет человек с насмешливым характером. Прохаживаясь между рядами экзаменуемых, он отпускал едкие шутки насчет использования ими «вспомогательного материала», но не выгонял при этом из аудитории без права повторной сдачи в течение сессии, а просто более внимательно экзаменовал, предлагая одну качественную задачу за другой. Митрофанов проверял знания в жесткой манере и, порой, с желанной записью в зачетке покидал аудиторию лишь каждый пятый из соискателей. Его насмешки нравились далеко не всем, но, на мой взгляд, они всегда были остроумными. Возможно, симпатия была взаимной, потому что, когда несколько лет спустя, после консультации на одной из кафедр МИФИ, я заглянул к профессору, тот сразу вспомнил студента и подарил свою книгу, надписав ее «на добрую память».
Надо было дождаться, когда Затычкин заявит на очередном заседании о своем «открытии». Долго ждать не пришлось: предстояло рассмотрению результатов одной из работ лаборатории. Вместе со всеми выслушав декларацию Затычкина об открытом им «принципе, определяющем направление процесса перезарядки ионов», я задал вопрос, как выступающий относится ко второму началу термодинамики. В ответ не очень вежливо поинтересовались, удовлетворительно ли мое самочувствие в данный момент Я поблагодарил, по порекомендовал выступавшему ознакомиться с одним из следствий «начала», согласно которому любая реакция, идущая с выделением энергии[46], самопроизвольно протекает всегда. Далее, прочитав абзац из книги Митрофанова, поздравил выступающего с тем, что своим «открытием» он поставил себя в ряд с такими выдающимися учеными, как Нернст[47]. По залу зазвучали всхлипы сдерживаемых приступов смеха.
Председательствующий, также с трудом подавлявший смех, попросил придерживаться повестки заседания. Затычкин принял какие-то таблетки, но на последующие вопросы отвечал невпопад.
Вероятно, удар был сильным, потому что начальник лаборатории не вышел на работу на следующий день, а выйдя, проходил мимо, демонстративно не здороваясь. Он прекратил всякие упоминания об аспиранте и в разговорах с другими сотрудниками.
Эйфория, наступающая после нанесению противнику частного поражения, опасна: победителю на гребне успеха хочется изъясняться стихами:
Как бандиты наступали,
Мироеды — кулаки
Мы встречали их пулями,
Красноармейцы-удальцы.
Но инициатива в этом противоборстве принадлежала Затычкину, тот вполне мог найти себе союзников, поэтому самым благоразумным было бы вообще избегать контактов с ним. До окончания срока обучения в аспирантуре оставалось немного — около полугода, основные плановые результаты были получены. Провести пару месяцев у своих друзей в МВТУ, чтобы проверить новую идею, представлялось оптимальным решением. Помня, что солдат германской армии, не запиравших свои тумбочки, наказывали за «введение товарищей в искушение», я упрятал дрейфовую трубку в стальной шкаф и отбыл в командировку.
