Иван Уханов - Рычков
Этот интерес объясняется, пожалуй, тем, что о быте и нравах некоторых народностей и национальных меньшинств, населяющих наше государство, мы имеем смутные или ординарные представления: одна республика от другой отличается такими-то географическими и историческими достопримечательностями, таким-то земледельческим и промышленным профилем, такими-то достижениями в экономике, литературе и искусстве, такими-то промыслами и т. д. Но мы приучены избегать конкретных дифференцированных характеристик представителей той или иной национальности, видимо, из-за деликатности или из-за опасения, как бы не унизить национальных достоинств одного народа и не превознести достоинства другого. И если сегодня спросить у вполне образованного человека, чем, к примеру, татарин отличается от калмыка, мордвин от чуваша, грузин от азербайджанца, то от многих вряд ли услышишь вразумительный ответ. Скорее всего прозвучит какой-нибудь анекдот или встречный недоуменный вопрос: «А зачем и кому это надо?.. У нас все народы равны между собой, все одинаково трудолюбивы и талантливы, поэтому и нечего выяснять, кто есть кто».
В иные же времена, когда русское государство только еще формировалось путем слияния множества разных народов, гражданское, социальное, этническое и военное любопытство их друг к другу было острее и ярче нынешнего. Серьезное, дотошное внимание, к примеру, русских к инородцам, подчас критическая оценка некоторых их обычаев заключали в себе куда меньше неумышленного шовинизма, нежели наше сегодняшнее казенно-поверхностное, невилированное, в рамках конституционных сентенций представление об этих на-родах-братьях.
Репортажная достоверность, добрая любознательность, историческая объективность, с которыми Рычков описал жизнь многонационального края, малая осведомленность об этих его сочинениях современного читателя предполагают дополнительное цитирование их. Вот как, например, рассказывает он о киргизах: «От натуры они гораздо смышленее и острее, нежели башкирцы; соблюдают опрятность и самое щегольство в своих нарядах… В пище очень они умерены: самая лучшая их еда — мелкорубленное баранье мясо; пьют воду и молоко, а летом больше кумыс, делаемый из кобыльего молока. Прежде никакой хлебной пищи они не знали, но ныне на зимнее время запасают просо, пшеничную муку и пшеницу, которую варят и жарят в масле. По сей их привычке и по склонностям их в жизни можно надеяться, что со временем они гораздо полюдеют и прежнюю дикость (кочевание. — И. У.) оставят. Болезней в них случается очень мало: многие доживают до глубокой старости, не имев никакой почти болезни. В 70, в 80 и в 90 лет старики не редко у них случаются, которых по наружному их виду за столь старых почесть не можно. Может быть, причиною тому самая легкая и умеренная их пища».
Рассказывая о башкирцах, Рычков находит, что «разность натур и нравов их с киргизцами легко можно приметить, когда те и другие в одном месте случаются. Киргизец, будучи лаком, старается получить подарок сукном, или чем другим, а иногда и с бесстыдством того просит. Но башкирец довольствуется хорошим приемом… и похвалою его службы. Что же до житья их надлежит, то большая часть из них живет гнусно. Пища их самая простая и худая: питаются больше мясною похлебкою, в которую малое число круп положено: а летом пьют кумыс, с которого бывают они весьма жирны, и живут в великой праздности. Многолетних стариков между башкирцами не столь много, как в киргизцах: они хотя и моложавы бывают с виду, но весьма мало у них таких, кои свыше 70 лет живут».
Ценнейшие наблюдения Рычкова о служивых, торговых и ясачных татарах, составляющих значительную долю населения Южного Урала и Поволжья. Татары не менее честолюбивы, чем башкирцы, дорожат похвалой в свой адрес, но в отличие от последних живут и содержат себя гораздо чище и богаче. Для выезда в город, на базар, в гости имеют крытые коляски или простые тележки-таратайки. Платье носят из хорошего сукна, а на голову надевают легкие колпаки, украшенные старыми серебряными копейками. В разговорах смелы, дерзки и чвановаты, но не всегда и не со всеми. К знатным людям они ласкательны и приветны. Татары не очень крепки на слово: пообещав, могут не исполнить. Они весьма сведущи и проворны в земледелии и торговле, тянутся к грамоте. Почти в каждой татарской деревне дети, мальчики и девочки, обучаются татарской грамоте, собираясь в каком-ибудь доме. Более состоятельные родители отдают своих детей в русские школы. Весной, по окончании сева, татары отмечают традиционный праздник сабантуй, разнообразно веселятся, устраивая конные состязания, соревнования по борьбе, поют, танцуют и пляшут. «И хоть есть между ними такие, кои пьют горячее вино, но весьма редко к пьянству склонные у них находятся».
Чуваши, черемисы, мордва, вотяки представлены Рычковым как умелые земледельцы, хотя некоторые из них отмечены недоброй склонностью бросать землю и уходить на заработки в города или на заводы, в рудники. «До употребления вина как мужики, так и бабы великие охотники, а особливо тогда, когда уберут они с поля хлеб, то варят весьма крепкое пиво, ездят один к другому и продолжают то почти во всю осень».
Рычков не без одобрения отмечает, что хотя сельские люди много работают, живут в постоянной нужде, однако умеют при случае хорошо повеселиться. Не только каждое село, но и всякая деревня имеет свой собственный праздник, находя для него всякий повод. Люди съезжаются из нескольких деревень и гуляют по два-три дня кряду. «Есть у них еще и попойка, но с делом сопряженная, называемая помочь, коя обыкновенно делается между ними во время жнитва, к чему крестьянин, изготовя пиво и всякого съестного, зазывает на свои десятины соседей, которые во весь день на него работают, помогая ему в жнитве. Случаются здесь такие помочи, что человек 50 и больше на одной бывает. Обедом кормят хозяева всех досыта, а поят столько, чтоб не очень опьянились. Но под вечер обыкновенно ж по захождении солнца придя со жнитва к хозяину на двор, сперва ужинают, а потом пьют пиво, кто сколько хочет, пляшут и веселятся по желанию», — пишет Рычков, одобряя артельный труд, советуя жителям сельским и впредь таким способом взаимовыручки помогать друг другу, особенно в малочисленных семьях.
Как известно, Москва была окружена непроходимыми лесами, а Петр Первый издавал указ за указом о сбережении лесов. В 1701 году он отдал распоряжение «О нечистке под пашню лесов по рекам». Указом от 1705 года он запрещал «рубить заповедные леса без челобития», то есть без особого разрешения правительства, в 1713 году издал указ «О делании поташа из сучьев деревьев, негодных на корабельное строение». Ради сбережения леса Петр Первый пресекал даже непререкаемую по закону и набожному чувству волю русских покойников, любивших ложиться на вечный покой в цельных выдолбленных гробах, дубовых или сосновых.
