Петр Каратыгин - Записки Петра Андреевича Каратыгина. 1805-1879
В конце 1820-х годов этот благодетель страждущего человечества покончил свое земное странствование и, по индусскому обряду, бренные его останки были торжественно сожжены на костре, на Волковом поле. Конечно, многие из его должников почли весьма приятною обязанностью отдать ему последний долг, и этот печальный обряд мог вполне назваться погашением долгов, потому что Моджерам, кажется, не оставил после себя наследников и все неудовлетворенные обязательства и недоимки рассыпались вместе с его прахом.
В числе обычных его должников был известный в то время оперный певец Климовский: большой кутила, с прекрасным голосом и с неблаговидной страстишкой занимать у всех деньги без отдачи, вследствие чего он был всегда в неоплатных долгах. Репутация его по этой части была всем известна, а потому почти никто из его товарищей не сдавался на его просьбы, как бы он сладко ни напевал им, уверяя их в своей исправности. Однажды он пришел к актеру Яковлеву и попросил у него 25 руб. до первого числа. Это была казенная фраза, с которой он обыкновенно начинал свои просьбы.
— Будьте уверены, Алексей Семенович, — говорит он ему, — что вас-то уж я ни за что не обману; относительно других моих товарищей, я точно, может быть, иногда был неисправен, но вы, пред талантом которого я благоговею, вы — совсем другое дело! Даю вам честное, благородное слово, что первого числа, до которого теперь осталось всего две недели, прямо из конторы явлюсь к вам и, с благодарностью, отдам эти деньги, которые теперь мне нужны просто до зарезу!
К Яковлеву он обратился еще первый раз с подобной просьбой и тот, зная его благородную привычку, вполне был уверен, что этого первого числа никогда не дождаться ему; но чтоб, наконец, отвязаться от докучливого просителя, он пошел в свою контору и вручил ему 25 руб. Тот, уходя, повторил ему свое обещание и с чувством глубокой благодарности пожал его руку.
Наступило первое число. Яковлев, конечно, забыл и думать о своем должнике, но часов в 12 того дня, как снег на голову, является к нему Климовский и торжественно отдает занятые им деньги. Яковлев, разумеется, удивился этой необыкновенной, неожиданной исправности и поблагодарил его.
Проходит после этого месяца два и вот, в одно прекрасное утро, Климовский опять явился к нему.
— Алексей Семенович, благодетель, выручите меня, пожалуйста. Просто мертвая петля на шее. Живодер Моджерам заломил такие дьявольские проценты, что нет никакой возможности иметь дела с этой индийским чучелом. Бы знаете, как я вас уважаю. Ни за 1000 руб. не соглашусь быть перед вами подлецом. Я доказал вам на опыте, как я умею держать свое слово; дайте мне, ради Бога, 200 руб. до 1-го числа. Клянусь вам всем на свете, что 1-го числа прямо из конторы…
Но Яковлев не дал ему докончить своих уверений и сказал полушутя:
— Нет, любезный Климовский, извини меня, но ты меня один раз уж обманул, так в другой-то раз я не попадусь.
— Как обманул? — воскликнул он от изумления; — разве я вам не заплатил в срок? Разве я не сдержал моего слова?
— Ты-то сдержал его, но и я держусь своих правил: 25 руб. куда ни шли, потеря была бы небольшая, если бы я их и не получил от тебя, и, коли дело пошло на правду, так знай, мой любезный, что, отдавая тебе эти деньги, я считал их пропащими… но 200 руб. другое дело: это почти мое месячное жалованье и потому я теперь не хочу рисковать своими трудовыми деньгами!
Климовский смекнул, что дело вышло дрянь, что его стратагема не удалась, что он ошибся в своем хитром расчете, и отправился ублажать жестокосердого Моджерама.
Теперь возвратимся к прерванному рассказу.
Шумный Петербург присмирел и погрузился в безмолвное уныние: балы, вечеринки, маскарады прекратились, свадьбы были без музыки и танцев: даже шарманщикам было запрещено заниматься своей уличной профессией. Наступили святки, и никто не смел наряжаться, хотя эта старинная забава среднего сословия, а в особенности купцов, тогда еще не вышла из обычая.
Здесь мне припомнилась забавная сцена с покойной нашей актрисой Гусевой, которая не имела соперниц в ролях кухарок и грубых сварливых старух. Эта женщина была вообще веселого характера, и тогда от скуки сговорилась с одной из своих подруг — фигуранткой — нарядиться. Она достала из гардероба мужской турецкий костюм и вместе с нею отправились вечером к Сосницкому. Подходя к крыльцу квартиры Сосницкого, обе они надели маски и только что хотели подняться на лестницу, как вдруг, откуда ни возьмись, явился перед ними грозный квартальный надзиратель, в серой енотовой шубе и нахлобученной треуголке.
— Позвольте, сударыни, — сказал он им густым басом, — позвольте, вы, кажется, наряженные?
У бедной Гусевой душа ушла в пятки. Она-было хотела закрыть голову своим большим платком, но улика была на лицо и запираться было поздно; квартальный без церемонии распахнул ее салоп и блестящий турецкий костюм вполне изобличил ее.
— Кто вы такие? Как вы могли нарушить приказание обер-полицмейстера? Разве вы не знаете, что нынче запрещено наряжаться?
Бедная Гусева ударилась в слезы, клялась и божилась, что ничего не знала об этом запрещении.
— Снимите ваши маски и отвечайте: кто вы такие?
Гусева дрожащим голосом отвечала, что она придворная актриса; а подруга ее — фигурантка, такая-то.
— Если вы действительно придворные артистки, тем более это вам непростительно! Извольте сейчас же со мной отправиться в квартал, где вы должны будете заплатить большой штраф.
Гусева начинает умолять квартального пощадить ее; но он ничего слышать не хочет и требует, чтоб они обе, без отговорок, шли за ним на съезжий двор.
— Ради Бога, не срамите нас… Мы готовы заплатить штраф, но только избавьте нас от огласки и от съезжего двора!
Квартальный, наконец, после долгих упрашиваний, смягчился.
— Так и быть, — сказал он ей, — я хоть и строго исполняю свою обязанность, но для вас, придворных артисток, сделаю исключение: дайте мне 25 руб. и Бог с вами.
— Но у меня нет с собою столько денег; я вам завтра непременно их доставлю, скажите только ваш адрес.
— Старая штука, сударыня, — сказал он. — Здесь ведь свидетелей нет; завтра вы отопретесь и я останусь ни при чем.
— Ну так пойдемте со мною на мою квартиру, там я вам отдам деньги, — упрашивает она его.
— Так и быть, пойдемте, — пробасил квартальный.
Бедная оштрафованная актриса, повесив голову, отправилась вместе со своей подругой и с квартальным домой и дорогой проклинала свою несчастную затею, за которую ей приходилось заплатить, может быть, свои последние деньжонки.
