Вячеслав Бондаренко - Герои Первой мировой
Будем откровенны: упал воинский дух русской армии, еще вчера грозная и могучая, она стоит сейчас в каком-то роковом бессилии перед врагом. Прежняя традиционная верность Родине сменилась стремлением к миру и покою. Вместо деятельности в ней заговорили низменные инстинкты и жажда сохранения жизни. Где та сильная власть, о которой горюет наше государство? Где та мощная власть, которая заставила бы каждого гражданина нести честно долг перед Родиной?
Нам говорят, что скоро будет; но пока ее нет. Где любовь к Родине, где патриотизм? Написали на нашем знамени великое слово «братство», но не начертали его в сердцах и умах. Классовая рознь бушует среди нас. Целые классы, честно выполнявшие свой долг перед Родиной, взяты под подозрение, и на этой почве возникла глубокая пропасть между двумя частями русской армии, офицерами и солдатами.
И вот, в такие минуты собрался первый съезд офицеров русской армии. Думаю, что нельзя выбрать более удобного и неотложного момента для того, чтобы единение водворилось в нашей семье, чтобы общая дружная семья образовалась из корпуса русских офицеров, чтобы подумать, как вдохнуть порыв в наши сердца, ибо без порыва нет победы, без победы — нет спасения, нет России…
Согрейте же ваш труд любовью к Родине и сердечным расположением к солдату, наметьте пути, как приподнять нравственный и умственный склад солдат, для того чтобы они сделались искренними и сердечными вашими товарищами! Устраните ту рознь, какая искусственно посеяна в нашей семье. В настоящее время — это общая болезнь — хотели бы всех граждан России поставить на платформы и платформочки, чтобы инспекторским оком посмотреть, сколько стоит на каждой из них. Мы все должны объединиться на одной великой платформе: Россия в опасности. Нам надо, как членам великой армии, спасать ее. Пусть эта платформа объединит вас и даст силы к работе.
В зале снова вспыхнули единодушные аплодисменты. Офицеры-делегаты встали, приветствуя Верховного главнокомандующего… Позже на съезде Алексеев был избран первым почетным членом только что созданного Союза офицеров армии и флота.
Однако речь Алексеева — по чести сказать, выдержанная абсолютно в духе времени и вполне безобидная для власть имущих, — многим показалась вызывающей. Так, газета «Известия» заявила: «Генерал Алексеев, служивший еще старому режиму, забыл, что он не затем оставлен на посту Верховного главнокомандующего, чтобы противодействовать политике революционного правительства». Оскорбился и Керенский, которого задел пассаж об отсутствии в России «сильной» и «мощной» власти. Новому военному и морскому министру стало ясно, что Алексеев считает себя слишком самостоятельной фигурой и не готов безоглядно выполнять все требования правительства. А поскольку альтернативная кандидатура на пост Верховного главнокомандующего присмотрена была еще в марте, церемониться с Михаилом Васильевичем долго не стали…
Ночью 22 мая 1917 года в Ставку пришла срочная телеграмма. Алексееву предписывалось сдать должность генералу от кавалерии А.А. Брусилову. Генерал-квартирмейстер Я.Д. Юзефович разбудил спавшего Главковерха и сообщил ему новость. Из глаз Алексеева потекли слезы.
— Пошляки, — с трудом проговорил он. — Рассчитали как прислугу…
Одновременно с Алексеевым был наказан «за строптивость» еще один творец Февральского переворота — главком Западного фронта генерал от кавалерии В.И. Гурко. Он еще 15 мая подал на имя Главковерха и премьер-министра рапорт, в котором заявлял, что после утверждения Декларации прав солдата и гражданина «снимает с себя всякую ответственность за благополучное ведение дела». За это Гурко 22 мая был лишен поста главкома фронта с запрещением назначать его на должность выше начальника дивизии. В июле генерал и вовсе был арестован и заключен в Петропавловскую крепость «за переписку с бывшим царем» (имелось в виду письмо, которое В.И. Гурко направил Николаю II еще 4 марта; оно носило сугубо частный характер, генерал справлялся о здоровье детей). Один из ярких примеров «демократии», царившей в России при Временном правительстве…
Сам Алексеев, согласно его письму генералу А.П. Скугаревскому, видел причины своей отставки в том, что он «оказался неудобным, неподходящим тем темным силам, в руках которых, к глубокому сожалению, находятся судьбы России, судьбы армии. Не ведая, что творят, не заглядывая в будущее, мирясь с позором нации, с ее неминуемым упадком, они — эти темные силы — видели только одно, что начальник армии, дерзающий иметь свое мнение, жаждущий возрождения в армии порядка и дисциплины, живущий мыслью, что русская армия не имеет права сидеть сложа руки в окопах, а должна бить неприятеля и освобождать наши русские земли, занятые противником, — для них неудобен и нежелателен».
Правда, откровенно вышвырнуть Алексеева из армии Керенский все же не осмелился. В официальном сообщении было сказано, что, «несмотря на естественную усталость генерала Алексеева и необходимость отдохнуть от напряженных трудов, было признано все же невозможным лишиться столь ценного сотрудника, исключительно опытного и талантливого руководителя, почему он и назначен ныне в распоряжение Временного правительства».
Последний приказ М.В. Алексеева в должности Верховного главнокомандующего гласил:
«Почти три года вместе с вами я шел по тернистому пути русской армии к военной славе. Переживал светлой радостью ваши славные подвиги. Болел душою в тяжкие дни наших неудач. Но шел с твердой верой в Промысел Божий, в высокое призвание русского народа, в доблесть русского воина. И теперь, когда дрогнули устои военной мощи, я храню ту же веру. Без нее не стоило бы жить.
Низкий поклон вам, мои боевые соратники. Всем, кто честно исполнил свой долг. Всем, в ком бьется сердце любовью к Родине. Всем, кто в дни народной смуты сохранил решимость не давать на растерзание родную землю.
Низкий поклон от старого солдата и бывшего вашего главнокомандующего.
Не поминайте лихом!
Генерал Алексеев».
В конце мая 1917 года Алексеев с семьей поселился в Смоленске, в доме Пастухова на Верхне-Пятницкой улице (ныне улица Бакунина). Некоторое время он еще надеялся на новое назначение и 6 июля обратился с письмом на эту тему к премьер-министру князю Г.Е. Львову, но, узнав, что Львов уходит в отставку, а из состава правительства выходят министры-кадеты, отказался от своей идеи. Свободного времени у генерала теперь хватало, и 10 июля он начал набрасывать заметки, в которых анализировал политическую реальность и состояние вооруженных сил России накануне летнего наступления. Главным виновником происходящего в стране хаоса он считал «фигляр-министра» Керенского и предрекал: «Или Керенский печально сойдет со сцены, доведя Россию до глубокого военного позора в ближайшее время, или он должен будет очнуться, излечиться от своего самомнения и сказать себе, что время слов прошло, что нужна палка, власть, решимость».
