Роберт Шнакенберг - Тайная жизнь великих писателей
ДО САМЫХ ПОСЛЕДНИХ ДНЕЙ ВИРДЖИНИЯ ВУЛФ ПИСАЛА РОМАНЫ СТОЯ, БЕРЯ ПРИМЕР СО СВОЕЙ СЕСТРЫ ВАНЕССЫ, ХУДОЖНИЦЫ.
ВИРДЖИНИЯ УФ-УФЕсли хотите почитать собачью биографию, изложенную в фирменном стиле Вирджинии Вулф, возьмите книгу «Флаш» — причудливое жизнеописание одного пса, — которую Вулф написала в 1933 году в качестве литературной шутки. Главным героем книги стал кокер-спаниель, принадлежавший поэтессе Элизабет Барретт Браунинг. Вулф узнала о Флаше из переписки Браунинг и ее мужа Роберта и позже говорила: «Их пес столько раз заставлял меня смеяться, что я просто не смогла устоять против искушения оживить его». Книга глубоко (пожалуй, даже чересчур глубоко) вдается в подробности родословной лохматого питомца, опираясь на материалы карфагенских легенд, фольклор басков и истории времен правления Тюдоров и Стюартов. Как ни удивительно, история о похождениях вздорного спаниеля нашла у читающей публики живейший отклик. «Флаш» стал самой продаваемой книгой Вулф, за первые полгода с момента публикации было продано почти 19 000 экземпляров. Газета «Нью-Йорк тайме» назвала книгу «блестящим проявлением таланта биографа». Единственным человеком, который остался недоволен успехом у читателей, была сама вечно мрачная госпожа Вулф. Она раздражалась, что книга выставляет ее «болтливой дамочкой». «Широкая популярность “Флаша” мне очень не по душе», — говорила она.
КТО БОИТСЯ ПОПАСТЬ ПОД СУД?Эдвард Олби, вот кто. В 1962 году он опубликовал пьесу «Кто боится Вирджинии Вулф?», предварительно заручившись разрешением Леонарда Вулфа использовать имя его покойной жены. Олби не был автором названия: он увидел эту надпись, выведенную на зеркале в баре. Английский драматург Алан Беннетт в 1978 году ответил на поставленный вопрос, написав пьесу «Я! Я боюсь Вирджинии Вулф».
ДЖЕЙМС ДЖОЙС
[51]
Высочайшей оценкой своего творчества Джойс считал фразу одного критика: этот писатель из числа тех редких дарований, которые «пишут только шедевры». Как-то раз Джойс сказал У.Б. Йейтсу: «Мы с тобой оба скоро будем забыты», — однако, пребывая в менее пессимистичном настроении, Джойс считал себя даром Божьим современной литературе. После его смерти прошло более шестидесяти лет, и теперь мало кто с ним не согласится. Правда, найдется еще меньше таких, кто смог бы осилить два его последних творения целиком, но это уже совсем другая история.
Джойс родился в достаточно обеспеченной семье ирландских католиков, но детство его омрачалось пьянством и мотовством отца. После смерти Джона Джойса у Джеймса спросили, кем был его отец, и тот ответил: «Банкротом». Тем не менее отцовской зарплаты сборщика налогов вполне хватало на то, чтобы отправить маленького Джимми в престижную частную школу и поддерживать его материально, пока он готовился стать врачом. Тут-то Джеймса и укусила муха писательства, и все мечты о том, чтобы оплатить отцовские долги, пришлось позабыть. В 1904 году Джойс встретил Нору Барнакл, обольстительную горничную, которая стала спутницей его жизни. Рассказывая о бегстве сына из дома с женщиной по фамилии Барнакл, Джон Джойс едко повторял: «Теперь она от него ни за что не отлипнет». Шутка Джойса-старшего станет понятнее, если знать, что фамилия Barnacle переводится как «морская уточка» — моллюск, который прилепляется к днищу корабля.
Как и многие бывшие католики, Джойс в один прекрасный момент отвернулся от всех, кто был причастен к формированию его личности: от семьи, страны и церкви. Фраза «Non serviam» («Я не служу»), которую произносит главный герой романа «Портрет художника в молодости», могла бы стать девизом автора. Его сборник рассказов «Дублинцы» был отвергнут в двадцати двух издательствах, а в одном даже сожжен, поскольку руководство сочло его отвратительным с точки зрения морали и «непатриотичным в части описания Дублина». «Улисс» был запрещен в Америке до 1933 года. Отчасти злясь на тупость и ограниченность соотечественников, а отчасти желая открыто жить с Норой «во грехе», вне брачных уз, Джойс большую часть своей жизни провел в Европе: главным образом в Париже, Цюрихе и Триесте. Здесь он жил и творил в свое удовольствие, и идиллию его нарушали только войны.
Основным предметом забот Джойса было здоровье. С самого детства у него обнаружились проблемы со зрением. Он носил очки с толстенными стеклами и перенес одиннадцать операций по поводу близорукости, глаукомы и катаракты. В ходе одной из операций на левом глазу ему полностью удалили хрусталик. Другой проблемой были плохие зубы. В годы бедности молодой писатель часто питался одним только какао и не мог позволить себе услуги дантиста, которые понадобились ему из-за такой сладкой диеты. Его зубы буквально гнили на корню, что привело к воспалению радужек, а это лишь ухудшило и без того снижавшееся зрение. Сетуя, что нужные слова для «Улисса» он уже подобрал и нужно только расставить их в правильном порядке, Джойс не шутил. Последнюю треть своей жизни писатель был почти полностью слеп.
10 января 1941 года Джойс почувствовал ужасную боль в желудке и был доставлен в цюрихскую больницу. Ему поставили диагноз «прободная язва двенадцатиперстной кишки», вскоре он впал в кому и пришел в себя, только чтобы произнести последние слова: «Меня что, никто не понимает?» Католический священник предложил провести его похороны, однако Нора отказалась от его услуг, заявив: «Я не могу так с ним поступить». Джойс похоронен на цюрихском кладбище Флюнтерн под простой мемориальной доской.
ГРОМ И ЛАЙВсю свою жизнь Джойс панически боялся двух вещей: собак и грозы. Происхождение первой фобии вполне понятно: в детстве он кидал камушки на пляже, и его укусила за подбородок бездомная собака. А за второй из своих страхов Джойс должен был благодарить гувернантку. Эта ревностная католичка внушала мальчику, что гроза — проявление гнева Господня, и требовала, чтобы он крестился, как только завидит вспышку молнии. Джойс и повзрослев всякий раз трясся при звуках грома. Когда кто-то спрашивал у него, почему он так реагирует, Джойс отвечал: «Вам не понять, вы ведь не росли в католической Ирландии».
ПОРТРЕТ ХУДОЖНИКА В РОЛИ СТАРОГО ИЗВРАЩЕНЦАСказать, что у Джойса были необычные сексуальные фантазии, — значит не сказать ничего.
«Наиболее привлекательны для меня те две части твоего тела, которые делают грязные делишки», — писал Джойс в одном из многочисленных эротических писем, обращенных к его многолетней партнерше Норе Барнакл. «Я хочу, чтобы ты меня ударила или даже высекла, — признавался он в другом письме. — Я был бы рад быть выпоротым тобой, любимая Нора!» И это еще самые сдержанные пассажи. Любовные письма Джойса пестрели откровенными описаниями реальных и воображаемых соитий. Среди почти зримых анатомических описаний, помогавших Джойсу кончить при мастурбации, фигурировали вульгарные восхваления «больших и круглых сисек» Норы и ее «задницы, полной газов». Казалось, в… гм-гм… сердце Джойса было отведено особое место для запаха пущенных женщиной ветров и вида испачканного нижнего белья. Странно? Да. Сексуально? Весьма спорно. А что же Нора? Ей тоже нравилось обнюхивать трусы? Ее ответные письма Джойсу не сохранились, но по некоторым высказываниям писателя можно заключить, что она была столь же (а то и более) склонна к нестандартным сексуальным фантазиям. «Ты превращаешь меня в животное, — писал ей Джойс в очередном полном похоти послании. — Это именно ты, ты, бесстыдная непослушная девчонка, первой ступила на этот путь».
