Василий Ефремов - Эскадрильи летят за горизонт
Дивизия Чучева в соответствии с планами 8-й воздушной армии продолжала активно действовать в Донбассе, нанося бомбовые удары по железнодорожным узлам, двигавшимся эшелонам, по переправам и аэродромам противника.
Наш 10-й гвардейский авиаполк продолжал наносить групповые удары по заданным целям в районах Сталино, Харцызск, Иловайская, Кутейниково, Волноваха, Горловка, Запорожье, Пологи, Таганрог. При этом мы нередко действовали не только днем, но и ночью. Так, например, в течение двух ночей мы непрерывно бомбили железнодорожный узел Горловка, через который гитлеровцы в разных направлениях перебрасывали резервы.
В перерывах между вылетами экипажи спали вповалку на земле, сбившись в кружок. Мы так уставали, летая почти без передышки днем и ночью, что перестали реагировать даже на взрывы бомб. Но стоило только технику подойти к своему летчику и сказать: «Самолет готов к вылету!» — как командир тут же вскакивал, расталкивал штурмана и радиста, и через пять-шесть минут все находились уже в воздухе.
Так было и в ту ночь, о которой хочу рассказать. Находясь в полусне, я интуитивно чувствовал, что самолет еще не подготовлен к вылету, что вставать пока рано, но кто-то упорно тормошил меня.
— Вас вызывает командир дивизии, — доложил дежурный по полетам.
На КП я увидел полковника Чучева, Горшунова, Козявина, штурмана полка Ильяшенко и начальника связи лейтенанта Лазуренко. Доложил комдиву о своем прибытии.
— Слетаем с тобой на станцию Горловка. Хочу посмотреть, как вы ее обработали.
— В паре? — спросил я, еще как следует не проснувшись.
Кто-то засмеялся.
— Нет, я полечу в кабине стрелка-радиста, — ответил Чучев.
— Аэродром готов выпустить вас, — заверил Горшунов. — Экипаж Бочина пойдет первым и осветит цель, а вы, Ефремов, просмотрите с командиром дивизии, что делается на узле Горловка, и потом отбомбитесь.
Взлетели, когда только начало светать. Западная сторона небосклона тонула в густой дымке. Не видно было ни [115] горизонта, ни земли. Самолет словно плыл в молоке. Штурман Ильяшенко несколько раз вносил поправки в курс.
— Парадокс какой-то, — ни к кому не обращаясь, произнес он. — Рассвет, а видимости никакой.
— Смотри влево! — передал я, заметив вдалеке цепочку светящих авиабомб.
Мы точно вышли на станцию. Цель была хорошо освещена. Внизу виднелись разрушенное здание вокзала, сожженные перевернутые вагоны, покореженные пути. Кое-где еще горели привокзальные склады. Я сделал пологий вираж над станцией, чтобы дать возможность командиру дивизии осмотреть объект.
На востоке было светло как днем. Уже показался багровый край солнечного диска.
— Василий, нужно торопиться, могут напасть истребители, — сказал Ильяшенко.
Не мешкая, мы сбросили бомбы, и я опустился ниже, чтобы прикрыться утренней дымкой.
На аэродроме Чучев сказал командиру полка, что доволен работой наших летчиков и это будет отмечено в приказе по дивизии.
— Когда все увидишь собственными глазами, — признался комдив, — уверенней будешь докладывать командующему армией. Продолжайте бомбить с таким же успехом. Пока идет Курская битва, мы должны сковать действия противника здесь, на юге. Если не дадим ему перебрасывать резервы, это будет крепкая поддержка для соседей... Кстати, каждую ли ночь вам приходится летать при такой плохой видимости? — спросил после паузы Чучев.
— Да, товарищ полковник. Видимость нередко такая, если еще не хуже, — ответил я.
— Сложная у вас работа, товарищи, — оглядел Чучев окружающих. — Но очень нужная. Задача у нас одна: ни минуты передышки врагу. На курском направлении идут ожесточенные бои. Противник остановлен. И если в ближайшее время он не получит достаточных подкреплений, будет разгромлен наголову...
12 июля началось контрнаступление советских войск под Курском.
Противник, израсходовав резервы и потеряв в боях огромное количество танков, самолетов, солдат и офицеров, 16 июля под ударами войск Воронежского фронта начал отводить свои главные силы. А в конце июля — начале августа войска Западного, Брянского, Центрального, Стенного и Воронежского фронтов, развивая наступление, освободили [116] большое количество населенных пунктов. 5 августа были освобождены Белгород и Орел.
С волнением следили мы за сводками Советского информбюро, радовались известиям о победах наших войск на орловском, курском и белгородском направлениях, а сами продолжали громить врага в Донбассе. Действуя по аэродромам и железным дорогам, мы в тот период только за две ночи уничтожили несколько эшелонов с войсками и грузами, а также 12 самолетов. Один лишь Бочин за короткое время сбил в воздушных боях три вражеских бомбардировщика! Чтобы сделать это, он выходил в район действующего ночного аэродрома и, не приближаясь, наблюдал за тем, что происходило. Когда немецкие бомбардировщики, возвращаясь с задания, включали бортовые огни, Бочин сближался с ними и с короткой дистанции наверняка бил из пулеметов.
Утром, когда его спрашивали, удалось ли свалить фашиста, Бочин или отмалчивался, или незлобиво ворчал: «Не такой он дурак, как представляют некоторые».
А мне однажды откровенно признался:
— Сложное это дело, товарищ командир. После того как я срубил несколько «юнкерсов», гитлеровцы стали очень осторожны. Бортовых огней, как прежде, не включают, обмениваются с аэродромом условными сигналами, а посадочные прожекторы загораются только тогда, когда самолет уже приземляется. Хотя и в этот момент можно еще сразить его огнем пулеметов или бомбами...
* * *
Вернувшись однажды из ночного полета, мы с Петром Бочиным сидели в курилке, которую соорудил Амосков, чтобы отучить ребят курить в помещении. Товарищи спали после ночной работы, а мы с удовольствием затягивались дымком, поеживаясь от утренней свежести. Обоих клонило ко сну, и я направился было к общежитию.
— Постойте, — вскочил с места Бочин. — Никак, Семиякин топает!
Действительно, к дому подходил широкоплечий, приземистый крепыш в ладно подогнанной, аккуратной форме. Из-под пилотки выглядывала белая полоска бинта.
Семиякин приложил руку к пилотке:
— Товарищ командир, сержант Семиякин прибыл в ваше распоряжение из штрафного батальона раньше установленного срока по причине поощрения за образцовую службу.
На груди у него рядом с орденом Красной Звезды, полученным год назад, блестела новенькая медаль «За отвагу». [117]
Мы поздравили товарища с возвращением в полк. Нам первым и поведал он о пережитом. Рассказ сержанта был скупым и довольно коротким. О себе самом он из скромности почти не говорил. Упомянул только, что вдвоем с товарищем вызвался выполнить смертельно опасное задание, и слово свое сдержал. А ранен был в тот момент, когда пытался захватить живым гитлеровского офицера.
