Иван Стаднюк - Исповедь сталиниста
Спали мы беспробудно, не слыша ни мужского храпа, от которого, наверное, стекла в окнах дребезжали, ни возни и шепота на печке. И вдруг перед рассветом в доме загорланил... нет, не петух. Ребенок!.. Мне почудилось, что слышу я его во сне. Но ребенок продолжал кричать. Зашушукалась наша женская половина. Мужчины тоже все проснулись и очумело прислушивались к тому, что происходит на печке, где за ситцевой занавеской горела лампа.
Вдруг с печки раздался повелительный голос хозяйки:
- А ну все чоловики на улицу! Покурите там!.. Саня девочку родила...
- Как это - родила?! - хриплым со сна голосом испуганно спросил подполковник Ушеренко.
- Обыкновенно, как все рожают, - весело ответила хозяйка. - Как вас мать родила, как меня...
Через минуту мы, одетые и обутые, столпились во дворе у ворот. Молчали, каждый пребывая в шоке и с трудом осмысливая случившееся. Всем было непонятно, как это удалось Сане скрыть свою беременность? Как решилась она пойти с нами в далекую и тяжкую дорогу?... А если б родовые схватки наступили в пути, среди поля?..
- О чем молчим, господа офицеры? - вдруг невесело спросил Сергей Смирнов.
У меня сжалось сердце. Томило странное чувство, которое никак не могло соединиться с мыслью, оформиться в понимание чего-то важного. Видел, что и товарищи мои пребывали в состоянии потерянности. Ведь три года мы видели только смерть, страдания искалеченных людей, испытывали страх под обстрелами и бомбежками, а тут вдруг стали свидетелями рождения человека. Этим, наверное, можно объяснить, что мы потом так сердечно уговаривали Саню не стыдиться случившегося, хвалили ее за выдержку, равную истинному героизму. Ведь и не вскрикнула в родовых муках! И родила девочку, которой предстоит быть продолжательницей рода человеческого, таявшего сейчас в жестокой войне.
А меня раскаленной стрелой пронзила еще одна мысль - почти суеверная: только-только мы побывали в Моринцах, где родился Тарас Григорьевич Шевченко, и вдруг такое совпадение - на свет Божий у Сани в этих же местах появилась девочка Шевченко, еще не имеющая имени. А если б мальчик?.. Чего только не преподнесет тебе воображение, как талисман волшебства... А вдруг Саня из одного рода с Тарасом Григорьевичем?.. И в памяти возникли будто провидческие стихи из бессмертной "Катерины" Тараса:
...Катерино, сердце мое!
Лишенько з тобою!
Де ти в свiтi подiнешся
3 малим сиротою?
Хто спитае, привпае
Без милого в свiтi?
Батько, мати - чужi люде,
Тяжко з ними жити!
Встал вопрос: что предпринять и как поступить в этой ситуации? Ведь дальнейшая судьба Сани и ее ребенка на нашей совести...
Мы продолжали стоять у ворот, дымя папиросами.
- Ну, так о чем молчим? - повторил свой вопрос Смирнов. - Человек же родился!.. Помните рассказ Максима Горького "Рождение человека"?
- Рождение человека - это хорошо, подарок природы, - мрачно откликнулся подполковник Ушеренко. - Но что теперь делать с этим подарком?
- Зачислить в штат редакции и взять на особое довольствие, - шутливо предложил я. - Могу составить проект приказа.
- Вот сам и подписывай этот приказ! - Ушеренко не принял шутки. - А как будем докладывать начальству? В политотделе и без того насмешек хватает: нашу газету переименовали из "Мужества" в "Замужество".
Все вдруг развеселились. Посыпались остроты:
- Теперь еще имеем роддом при редакции...
- И детские ясли...
- Значит, надо вводить в штатное расписание две новые должности.
- Зачем? Пусть редактор по совместительству будет заведующим роддомом...
- А секретарь возглавит детские ясли.
Из соседних хат начали выходить ночевавшие там "мужественники". Весть о том, что печатница Саня родила ребенка, воспринимали как очередной розыгрыш и похохатывали.
- Товарищ подполковник, - с притворной наивностью обратился старшина Дмитриев к Ушеренко, - а кто же отец ребенка?
Яков Михайлович вспылил:
- А мне откуда знать? Я недавно прибыл в редакцию! Из вас надо вытряхивать отцовство!
И тут мы все начали гадать: действительно, кто же отец новорожденной? Стали обмениваться мнениями. Полагали, что кто-то из полиграфистов. Но кто именно?
Задали такой вопрос выбежавшей из хаты Кате Анисимовой - наборщице. Она блудливо опустила глаза и ответила, что Саня не хочет говорить об этом и все время плачет. Сам же отец не объявлял себя, а может, его и не было с нами.
Постепенно до всех нас стала доходить драматичность сложившегося положения. Саня - член нашего коллектива. Можно ли ее с ребенком хоть на время оставить в чужом селе и у чужих людей? А потом что?..
- Иди потолкуй с хозяйкой и принимай решение, - приказал мне Ушеренко. - Ты же у нас хранитель печати.
Я боязливо зашел в хату, где коромыслом стоял пар: мыли в корыте новорожденного. Отозвав к порогу хозяйку, стал объяснять ей, что нам пора в дорогу. Но как быть с Саней и ребенком?
- Мы что, не люди?! - с возмущением ответила женщина. - Пусть побудет у нас до лета, с родней своей спишется... Но вот плохо с пеленками...
Главное было решено. Потом с согласия Ушеренко я приказал всем офицерам собрать для Сани деньги, у кого сколько имелось, достать из "сидоров" и отдать байковые портянки, не бывшие в употреблении, и чистые простыни... С какой готовностью все откликнулись на приказ, потроша карманы и вещмешки! Потом Таня Курочкина развернула пишущую машинку, и я продиктовал ей всевозможные документы: справку о том, что Саня Шевченко доблестно служила в действующей армии, ходатайства в адрес председателя сельсовета и властей района оказывать Сане помощь (продовольственную, медицинскую, жилищную). Скрепил документы подписями, гербовой печатью...
Жалко, что не запомнилось название села, где мы оставили Саню{3}. И никто из нас, живых "мужественников", не знает, как сложилась ее судьба и судьба ее дочери. Правда, когда мы уже были в Румынии, в редакции поговаривали, что один из наших печатников будто бы переписывается с Саней. Но достоверности никакой...
Попрощавшись с Саней, которая так и не произнесла ни слова, редакция двинулась в дальнейший путь. Все было, как вчера, - непролазная грязь, пудовые сапоги, и мы гуcьком волоклись сквозь легкий туманец, окутавший поля. Благо, что хоть облачное небо не грозило налетами немецких самолетов. Была бы для них немалая пожива, ибо рядом с нами тянулась нескончаемая вереница крестьян - пеших и на подводах, - доставлявших фронту боеприпасы.
24
Всех нас донимал голод, а впереди - многие десятки километров пути. Я чувствовал вину перед товарищами. Как же так? Идем мы по родной мне Украине, в одном месте даже пересекли узкоколейную железную дорогу Гайворон - Винница, которая севернее проходила через мое родное село Кордышивку, и я ничем не могу помочь в нашей беде. Вспомнил, как в селе, которое редакция недавно покинула, меня приняли за ворожея и во двор нашего секретариатского дома набилось полно женщин с различной снедью. А ведь и через то село прокатился прожорливый фронт. Значит, крестьяне сумели кое-что припрятать от немцев да и от нашего воинства. Знал я украинскую натуру - добрую, щедрую, но, разумеется, до определенного предела. Когда семье грозит голод, как тут не проявить изобретательности? Чаще всего помогала матушка-земля, в которую можно было закопать нужные для пропитания запасы. Да находились и другие потайные места. Во время коллективизации, когда рьяные активисты села и районные уполномоченные под метелку изымали у селян зерно, мой отец соорудил в сарае вторую стенку и между стенками спрятал два мешка ржи. Но и там нашли и конфисковали!.. А когда однажды гнал самогонку и по чьему-то доносу нагрянула милиция, успел вылить готовое спиртное в два ведра, вынести их из кухни и поставить на виду среди двора. Милиция перевернула вверх дном хату, чулан, сарай, но самогонку не обнаружила.
