Игорь Оболенский - Четыре друга эпохи. Мемуары на фоне столетия
Великого хореографа похоронили на кладбище Нью-Йорка, где нашли последний приют знаменитые и богатые люди. Правда, могила у создателя американского балета весьма и весьма скромная. Когда родственники поинтересовались, почему у Баланчина такое невзрачное надгробие, им ответили, что Жорж был аскетичным человеком. О том, что стало с квартирой Баланчина и его коллекцией шедевров мировой живописи, его родственникам никто не сообщил. Им передали лишь золотые часы, указанные в завещании. Которые, правда, потом попросили вернуть в музей Баланчина в Нью-Йорке. Но сделать это было, увы, уже невозможно.
— Когда в Грузии были тяжелые времена, эти часы нам пришлось продать, — признался Джарджи Баланчивадзе. — При этом перекупщикам была безразлична выгравированная надпись на часах. За часы они нам заплатили по весу драгметалла — сто рублей. До этого мы предлагали часы Жоржа Баланчина Министерству культуры, но там сказали, что Баланчин их не интересует.
Детей у Жоржа Баланчина не было. Как он сам говорил, все балеты он посвящал своим женщинам. Ради них он и жил.
Официально Баланчин был женат четыре раза. Каждый раз он выбирал в жены молодую танцовщицу, ставил на нее балеты, а через какое-то время увлекался другой молодой девушкой. И все шло по кругу — влюбленность, женитьба, совместное творчество, расставание.
При этом когда племянник поинтересовался у него, почему он так часто менял жен, Жорж ответил: «Это не я уходил, это они меня бросали».
— Баланчин говорил, что все жены были его главными музами. Понимал ли он, что является великим человеком? Ну, поскольку он каждый день слышал это от своего окружения, то, конечно, понимал. Классиком себя не называл, он не был настолько нескромным. Признавался лишь, что он — диктатор. А еще говорил, что он одновременно — и воздух, и вода. Он же был Водолеем по гороскопу.
Официальным наследником Баланчина стал фонд его имени, который не поддерживает с нами никаких отношений. Думаю, фонд не заинтересован в общении с нами. А мы были бы не против. Но здесь сложный вопрос. Американцы хотят сохранить все права на наследие Баланчина. Но нам ничего и не надо. Наша задача — чтобы помнили отца. А пока получается, что Баланчину в Тбилиси поставили памятник, а нашему отцу даже мемориальной доски нет.
Знаете, когда у Дмитрия Шостаковича родился сын, которого я хорошо знал, его стали называть Лжедмитрий. Он потом уехал за границу и выступал там с симфониями отца, успешно дирижировал. На мой взгляд, он не заслуживал такого прозвища, так как явно отличался от других детей знаменитостей и был очевидно талантливым человеком.
Но подобное отношение очень распространено. Так ик моему отцу относились. Раз Баланчин такой великий, то его брат должен быть проще. А отец как раз был более одарен. Что хотите, то со мной и делайте, но это мое искреннее убеждение. Потому что писать музыку — особый дар. Ведь сочинять музыку — это еще не значит быть композитором. А в Грузии отец был действительно главным композитором. И страна, к сожалению, его не оценила. Даже в консерватории его портрета нет. При том, что отец сделал значительно больше для грузинской музыки, чем Баланчин для американского балета.
Хотя можно сказать и так: один брат создал балет в США, а другой — в Грузии. В 1937 году в Тбилиси состоялась премьера балета «Сердце гор», написанного Андреем Баланчивадзе. Художником был Солико Вирсаладзе. Дирижером — Евгений Микеладзе. Успех у балета был невероятный.
Сразу после войны в Большом театре в Москве шел его балет «Страницы жизни». В последний момент постановка Леонида Лавровского едва не была отменена. Дали знать о себе вечные интриги и ревность других композиторов. За защитой Андрей Мелитонович решил обратиться к Лаврентию Берии.
Набрав номер его телефона, Баланчивадзе рассказал о том, что для премьеры балета все готово — созданы декорации, сшиты костюмы и даже проведена генеральная репетиция. Берия, выслушав создателя балета, ответил загадочной фразой: «Семь раз отмерь — один отрежь». И положил трубку.
По мнению сына Андрея Баланчивадзе, сталинский министр тем самым показал композитору, что он осмелился побеспокоить слишком высокие силы. Правда, в итоге премьера балета все-таки состоялась.
Через несколько лет Баланчивадзе написал балет, посвященный Индии. Советское правительство специально заказало его для гастрольной поездки в честь юбилея семейства Ганди. Но премьера так и не состоялась. Когда работа композитора была завершена, из Индии пришло трагическое известие: премьер-министр страны Индира Ганди погибла в результате покушения.
В балетном мире Андрей Баланчивадзе был уважаемым человеком. Его близкой подругой была великая Галина Уланова, которая не раз выражала желание танцевать в балетах грузинского композитора. На дачу Андрея Мелитоновича в Абхазию приезжала Майя Плисецкая, обожавшая бродить с маэстро вдоль моря. А первым исполнителем главной партии в балете Баланчивадзе «Сердце гор» был легендарный Вахтанг Чабукиани.
— В некоторых произведениях отца я узнаю события, которые мы пережили. Мы ведь голодали с 1941-го до 1950-го, военная и послевоенная Грузия очень плохо жила. Худые, как щепки были, скелет один.
Отец всячески искал работу, связанную с музыкой, чтобы прокормить семью. Как-то повез нас, троих маленьких детей, на исполнение какого-то своего произведения в Гагры. Дорог не было, мы по полям ехали и решили переехать реку Ингури. Тогда моста еще не построили, но отец был рисковый и решительный человек. Въехали мы в реку, и на середине машину стала заливать вода. Если бы наши крики не услышали сванские пастухи, мы бы погибли. На конях они въехали в реку и по одному нас вытаскивали. Машину каким-то бычком нас вытянули, грузовики не смогли. Пока чинили машину, ночевали в маленькой котельной. Ночью, пока мы спали, отец вышел погулять и, видно, пережил какое-то романтическое приключение. И все это описал в квартете. Слушая его, узнаю и ту дорогу, и реку, и нашу ночевку.
Андрей Баланчивадзе пережил брата на девять лет — он умер в 1992 году.
— Мы даже не знаем, почему папа ушел, — говорил мне Джарджи Баланчивадзе. — Он не собирался умирать, был очень здоровым человеком. Если болел, то мы все равно знали, что он обязательно выздоровеет. А тут никто не мог даже диагноз поставить. Я прихожу к такому выводу, что человек не потому умирает, что болеет, а потому болеет, что должен умереть.
Папа много курил, нет ни одного портрета, где он был бы без сигареты. И это нам передалось. Мама как-то попросила, чтобы отец на нас воздействовал. В итоге он вызвал меня с сестрой и спросил: «Я хорошо соображаю? У меня хорошее здоровье? Так вот имейте в виду — яс детства курил!» И мы все дымим.
