Хэди Фрид - Осколки одной жизни. Дорога в Освенцим и обратно
От Поля и других военнопленных мы все чаще слышали о том, что Германия на грани капитуляции. Такие новости были для нас витаминными инъекциями. После каждой такой инъекции было все труднее мириться с действительностью, но теплое весеннее солнце придавало нам силы и вселяло проблески надежды. Был конец марта. Гамбург бомбили почти непрестанно.
Из писем Поля я узнала, что русские подходят к Берлину. Условным кодом он сообщал, что не намерен ждать конца в Гамбурге и спрашивал, согласна ли я попытаться бежать с ним. Он предлагал мне выскользнуть из лагеря во время воздушного налета, когда охрана будет в убежище. Поль опасался, что немцы убьют нас до того, как армия освобождения дойдет до лагеря. Он считал, что знает Гамбург, и мы сможем спрятаться, пока город не освободят.
Я много думала об этом, но, переговорив с Ливи, решила, что риск слишком велик. Эсэсовцы, отправляясь в убежище, всегда спускали собак и грозили пристрелить’ каждого, кто покинет бараки. Конечно, оставаться было тоже рискованно. Опасения Поля вполне могли оправдаться, но я не была способна на усилие, требуемое для побега. Я могла только следовать линии наименьшего сопротивления. Что суждено, то суждено. Я написала Полю, что желаю ему удачи и что постараюсь связаться с ним, если мы оба уцелеем.
Через два дня в лагере началось оживление и пошли слухи, что нас эвакуируют. Приближалась армия, не то советская, не то британская. Наши следы надо замести. Мы только гадали, как они будут избавляться от нас. Даже не было сомнения, что теперь мы умрем. По-видимому, наша охрана была такого же мнения. Нас вызвали на перекличку, и мы стояли в ожидании несколько часов. Наконец появился комендант и велел нам всем собраться в одном бараке. Мы сидели на койках, думая, что они сделают. Это печально напоминало то, что происходило в синагоге накануне нашей депортации. Будет ли опять депортация, или они убьют нас? Все молчали, ждали.
Через некоторое время пришла эсэсовка, жирная Мария, и приказала нам раздеться. Мы подчинились. Когда мы спросили, почему, она ответила, что мы отправляемся туда, где не нужна одежда. Мы обнимались. Меня мучил один v вопрос. Как они будут нас убивать? Расстреляют? Когда две девушки принесли суп, мне показалось, что я знаю ответ. Отравление. Мы не должны притрагиваться к супу, но что из этого? Если они намерены умертвить нас, то так или иначе мы умрем. Выхода не было.
Как раз в это время пришел комендант лагеря и посмотрел на нас с удивлением. Он начал кричать. Почему мы голые? Увидев толстую Марию, он наорал на нее и приказал вернуть нам одежду. Она подчинилась, ничего не понимая. Видимо, она была разочарована, что не увидит массовую экзекуцию. Мы оделись и продолжали ждать. В одежде мы почувствовали себя лучше.
Я вспомнила старую еврейскую притчу: нищий старик, который живет в одной комнате со своими семью детьми, идет к рабби за советом, и тот ему предлагает взять в комнату еще и козу. Когда вонь и теснота становятся невыносимыми, старик получает разрешение выгнать козу, после чего всем становится лучше в их тесном доме. Так и я — не то, чтобы обрадовалась нашему положению, но все же несколько успокоилась.
Через несколько часов нас вывели из барака и в сумерках привезли на вокзал. Я опять подумала о Поле. Удалось ли ему бежать, и правильно ли я сделала, оставшись? Будущее покажет.
4 апреля 1945 годаМы опять в товарном поезде. Снова страх не покидает нас. Запечатанные товарные вагоны, окна забиты досками. Неужели они в конце концов отравят нас газом? Приходится ждать. Всю ночь поезд простоял в тупике. Мы не решались уснуть. Когда поезд наконец, тронулся, слабый свет начал пробиваться через щели в ставнях. Пронзительный свисток — и паровоз, кашляя, потянул поезд в рассветную даль. По мере того, как проходил день, к страху еще присоединились голод и жажда. Параша в углу переполнена, из нее льется через край. Мне дурно от вони. Все это уже было. Я ищу глазами мать, но вижу только бледные лица своих подруг в сером. Я успокаиваю себя надеждой, что существует загробная жизнь и что я скоро снова увижу маму.
Прошло двадцать четыре часа с тех пор, как мы ели в последний раз. Давно кончилась вода. Поезд тащился, останавливался, двигался опять и снова останавливался. День подходил к концу, когда наконец открыли вагон. Нам приказали вынести парашу и набрать питьевой воды из ближайшей колонки. Затем вагон опять запечатали. Мы наполнили голодные желудки водой, несмотря на предупреждение, что лучше было бы не выпивать все сразу. Никто из нас не знал, когда мы вновь увидим воду.
Запечатанный поезд вновь остановился, когда наступила ночь. Мы стояли толпой, объятые страхом, прислушиваясь к каждому звуку. Мы все еще не имели представления о том, куда нас везут, но было легче терпеть, когда поезд двигался. Я старалась усилием воли заставить его двинуться, но он стоял. Неожиданно мы услышали шум. Открылась дверь какого-то вагона, и я услышала залпы. Вот и ответ, это то, что они запланировали. Нас выгрузят и расстреляют в ночи. Мы с Ливи обнялись и ждали, боясь шевельнуться. Может быть, забудут о нас, если мы будем сидеть тихо. Мы ждали, но ничего не случилось. Ночь безмолвствовала. Но уснуть мы не решались.
На рассвете поезд двинулся и пополз в неизвестность. Прошли еще день и еще ночь. На третье утро мы остановились. Открылась дверь, и яркое солнце ослепило меня. Я услышала пение птиц, и когда глаза привыкли к свету, увидела яркую зелень. Широкие поля, трава, деревья. Куда мы приехали? Живы ли мы еще?
Грубые выкрики команды подтвердили, что мы все еще находимся под охраной СС. Когда мы выбрались из вагона, перед нами предстал лагерь, на воротах которого красовалась известная нам надпись «Arbeit macht frei». Внутри лагеря стояли бледные, безжизненные привидения.
— Где мы находимся? — прошептала я, обращаясь к одному из них.
— Нет газа, нет хлеба, много работы, — прозвучал ответ.
Что же, подумала я, может быть, есть еще шанс. Мы уже привыкли обходиться без пищи и работать. Если здесь нет газовой камеры, то еще есть надежда.
Позже я узнала, что нас привезли в Берген-Белсен.
Берген-Белсен
Нас отвели в бараки, такие же, как в Эйдельштадте, и выделили каждой по койке. Мы сразу же на них повалились, обессиленные и голодные после длинной дороги.
Довольно долго ничего не происходило. Мы надеялись получить пищу. Прошла вторая половина дня, и никто не вспомнил о нас. Наконец девушки принесли котел с супом. Когда пришла моя очередь, я мысленно пыталась внушить раздатчице, чтобы она зачерпнула со дна. Может быть, перепадут овощи или даже мясо. Она погрузила половник и налила в мою миску коричневатую пахучую жидкость, в основном вода и немного овощей. Капуста, лук? Я не могла понять. Но после трех дней без пищи хорошо было хотя бы выполнять процедуру еды: опустить ложку в суп, поднести ее ко рту, проглотить и ощутить, как горячая жидкость течет по внутренностям. Я ела медленно, чтобы растянуть этот процесс подольше. Хлеба нам не дали.
