Иван Конев - Сорок пятый
До самого конца войны Т-34 оставался непревзойденным. Как мы были благодарны за него нашим уральским и сибирским рабочим, техникам, инженерам! Хочется вспомнить славные имена создателей наших боевых машин: конструктора тяжелых танков Котина и замечательного конструктора «тридцатьчетверок» Морозова…
Но вернемся к Берлинской операции.
Для большей наглядности и ясности изложения событий, которые развертывались в последующие дни, пожалуй, есть смысл прибегнуть к календарю, и сейчас, задним числом, составить своего рода дневник всех этих событий последовательно, по числам.
19 апреля
Армии Рыбалко и Лелюшенко продолжали наступление на Берлин. Рыбалко за этот день продвинулся с боями на тридцать — тридцать пять километров. Лелюшенко наступал ещё стремительнее и к вечеру продвинулся на пятьдесят километров.
13-я армия Пухова, обеспечив ввод в прорыв Лелюшенко и Рыбалко, вслед за ними успешно продвигалась на запад. В центре прорыва её войска глубоко вклинились в расположение немцев. Но на обоих флангах армии по-прежнему висели крупные группировки противника: справа — в районе Котбуса и слева — в районе Шпремберга. Поэтому армии пришлось вести бои одновременно и фронтом на запад, и фронтом на север, и фронтом на юг. Вдобавок были получены данные о том, что в тылу 13-й армии обнаружено передвижение не разгромленных в первые дни группировок противника.
С утра Николай Павлович Пухов выразил мне по этому поводу свое беспокойство.
В середине дня я приехал к нему на наблюдательный пункт. Нарочно проехал как раз по центру его полосы наступления и ни на какие группы противника — ни на крупные, ни на мелкие — не наткнулся. Слухи оказались преувеличенными, и при встрече с Николаем Павловичем мне пришлось намекнуть ему на то, чтобы он поменьше им верил. Начал с того, что отдал должное действиям его армии, которая превосходно выполнила задачу первых трёх дней и обеспечила успешное развитие маневра танковых армий; затем пожелал Пухову, чтобы смелое продвижение вперёд не вызывало у него беспокойства.
— Помните, что впереди вас уже танковые армии, — сказал я ему. — Вам теперь остается действовать в соответствии с тем стремительным темпом наступления, который они взяли, и обеспечивать их фланги и тыл. А о том, чтобы обеспечить ваши фланги и ваш тыл, позаботимся в свою очередь мы.
Левее Пухова войска 5-й гвардейской армии Жадова с приданным 4-м гвардейским танковым корпусом Полубоярова продолжали бои за расширение плацдарма на западном берегу Шпрее и переправляли туда свои главные силы.
В течение 19 апреля войска 5-й гвардейской армии закончили прорыв третьей полосы вражеской обороны на рубеже Шпрее и вместе с частями Пухова к исходу дня окружили шпрембергскую группировку противника.
Но наибольшее мое внимание в этот день, признаюсь, приковывали события на правом фланге — в 3-й гвардейской армии Гордова. Частью сил своего левого фланга, примыкавшего к армии Пухова, она настойчиво продвигалась на запад и северо-запад. В центре же и на правом фланге у Гордова дела складывались не то чтобы неблагоприятно, но трудно. Немецко-фашистские войска беспрестанно атаковали его в районе Форста, а, кроме того, на правом фланге «висела» сильнейшая котбусская группировка.
В итоге он все время шёл вперёд левым флангом и отставал правым, все больше разворачивался фронтом на север, из-за чего у противника мог возникнуть соблазн ударить под основание прорыва. А силы у противника для этого были. В район Котбуса гитлеровцы стянули несколько танковых дивизий именно с этой цепью: попытаться ударом под корень сорвать наступление нашего фронта.
Но хотя положение у Гордова было напряженное, все возможности, чтобы оно не превратилось в критическое, были тоже налицо. Во втором эшелоне у него ещё оставалось два свежих корпуса — стрелковый и танковый. Располагая такими силами, он мог в случае острой необходимости отразить контрудар врага на правом фланге нашего прорыва.
Однако 19 апреля такая необходимость не возникла. Когда в середине дня немцы попытались, наступая из района Котбуса, ликвидировать занятые частями армии Гордова плацдармы на Шпрее, он справился с их наступлением, не вводя в бой корпуса второго эшелона. На то направление, где вражеские контратаки были особенно жестокими, пришлось перебросить 1-ю гвардейскую артиллерийскую дивизию прорыва под командованием генерал-майора Хусида.
Эта дивизия всегда отличалась высокой маневренностью и боевой стойкостью. И на этот раз она под огнём врага вброд форсировала Шпрее, заняла позиции на западном берегу реки и, не имея никакого специального пехотного прикрытия, лишь примыкая на фланге к стрелковым частям армии Гордова, с блестящим успехом отразила мощным огнём все контратаки противника.
А тем временем Рыбалко и Лелюшенко шли и шли вперёд — к Берлину. И в стремительности их действий немалую роль играло то, что они были спокойны за свои тылы.
Если по военной привычке кратко подвести итог за 19 апреля, то можно сказать так: в этот день наши танковые армии и 13-я армия развивали прорыв в оперативную глубину, а 3-я и 5-я гвардейские армии расширяли прорыв в сторону флангов и деятельно готовились к решительной ликвидации угрозы, возникшей на севере и на юге, в районе Котбуса и Шпремберга.
20 апреля
Преодолевая все заранее подготовленные противником рубежи, прорываясь сквозь труднопроходимые леса и болота, которых на подступах к Берлину очень много, войска нашей главной ударной группировки наступали круглые сутки.
Армия Рыбалко 6-м танковым корпусом (командир генерал-майор танковых войск В. А. Митрофанов) захватила город Барут — важный опорный пункт немцев на подступах к Берлину. В этот же день его танкисты вторглись в глубину так называемого Цоссенского рубежа обороны.
Этот рубеж не только был одним из звеньев большого оборонительного Берлинского кольца — он имел значение сам по себе, и даже значение символическое.
В центре Цоссенского укрепленного района, в глубоких подземных убежищах, уже давно размещалась ставка генерального штаба сухопутных войск германской армии. Здесь задумывались и планировались многие операции, отсюда осуществлялось руководство ими. А теперь наши танкисты по дороге к своей конечной цели, Берлину, вторглись на эти цоссенские позиции, прикрывавшие ставку гитлеровского генерального штаба — «мозга армии», как когда-то, в тридцатые годы, назвал свою книгу о генеральном штабе Шапошников.
Мне самому пришлось побывать в Цоссене лишь к исходу 23 апреля, уже после полного захвата всего этого района. Вряд ли немецкий генеральный штаб, приступая к выполнению «плана Барбаросса», предполагал, что четыре года спустя ему придется в срочном порядке очищать свою подземную штаб-квартиру в Цоссене. А покидали её гитлеровские генералы и штабные офицеры с такой поспешностью, что им удалось затопить и взорвать лишь часть подземных сооружений.
