Михаил Задорнов - Придумано в СССР
Ну что тебе ещё сказать? Новый агроном какой-то травкой торгует. Мудрёное название – «Херболайф», что ли. Он в коровнике офис открыл, секретарш по стойлам посадил. И яркую такую вывеску на иностранном повесил. Все останавливаются, читают: «Херболайф». Задумываются, спрашивают: а что такое «Болайф»? Он им отвечает: «Это по-немецки „здоровый" означает». Ну, в общем, мужики покупают, Вась.
Ну что ещё тебе сказать? Фельдшер ясновидящим стал, после того как в подвал по пьянке свалился. Утверждает, ему что-то открылось, – видать, сильно ушибся, пока летел. Теперь воду минеральную заряжает из нашего болота. Воняет, Вася! Но заряженная!
Сын фельдшера – тоже лекарь. Представляешь, он Тамарке пластическую операцию сделал. Натянул лицо на затылок, слышишь? Ой, Васька! Уши по моде убрал, не лицо – рыбацкий поплавок. Но, видать, перестарался, многовато забрал: глаза выкатились, как будто сзади леший за копчик схватил и не пущает. И всё время улыбается! Помнишь, ты книжку читал «Человек, который всегда смеётся»? Вот, это Тамарка! Дед у неё помер, а она на поминках сидит и лыбится целую неделю.
Ну всё, Вась, пожалуй, пойду. Темнеет. Поздно. Цветочки, хоть и полила, с собой заберу. Здесь теперь ничего оставлять нельзя, Вася. Скамейку тоже с собой возьму. Воровство, Вась, сплошное. Квартиру председателя помнишь – вся в коврах? Ограбили! Одну записку оставили: «Так жить нельзя!» Видишь, есть всё-таки справедливость на свете!
Ну всё, пошла, Вась. И не волнуйся за меня, я как-нибудь проживу. Ты же знаешь, я – ударница, да ещё с баллончиком!
Глава третья
По рукам ходил «Крокодил»
…В те времена ценили хорошую прозу, фельетоны и очерки. Выписывали газеты, толстые журналы и особо понравившиеся публикации сохраняли, иногда переплетая в самодельные книги…
Первый тамбур
Бывают в жизни моменты, когда хочется, чтобы время остановилось. У меня такое чувство появляется каждое утро за несколько минут до того, как прозвенит будильник.
Сначала я ставлю чайник и только потом иду мыться. Машинально, почти на ощупь, подхожу к плите, зажигаю её, одной рукой переставляю чайник с подоконника на зажжённую горелку, другой в это время выбрасываю спичку. Всё это я делаю с закрытыми глазами, но спичка летит точно в ведро, потому что повторяю я это каждое утро в течение нескольких лет. Первое время попадал не всегда, поэтому иногда приходилось подметать. Шли годы – броски становились точнее.
Принимаю душ и ем я тоже с закрытыми глазами. Доедая, начинаю одеваться. Заканчивая одеваться, выбегаю на улицу, где и просыпаюсь.
Весна!
Утреннее солнце расплющилось о множество окон новеньких домов нашего микрорайона. Кажется, что оно посылает на землю не лучи тепла и света, а лучи хорошего настроения. Люди весело прыгают через первые ручьи, бегущие поперёк тротуаров, заслоняются сумками и портфелями от проезжающих мимо автомашин. На дверях почти всех домов повесили объявления, что скоро дадут горячую воду, которую на неделю отключили в начале зимы.
Весна!
Как всегда, как каждый день, я еле-еле успеваю добежать до первого тамбура первого вагона своей электрички. С разбегу впрыгиваю в него. В первый тамбур первого вагона можно впрыгнуть только с разбегу. В нём давка особенная, потому что на конечной остановке он ближе всего к метро. Выигрыш времени даже по сравнению со вторым тамбуром при входе в подземный переход – почти две минуты. Утром по дороге на работу всем хочется выиграть две минуты. А особенно мне. Мне опаздывать на работу никак нельзя. На проходной время прибытия отмечает автомат! Это не человек. С ним не договоришься. Его не разжалобишь.
После окончания института первое время я ездил на электричке, которая уходит с моей станции за восемь минут до этой. Но потом за год, благодаря точным расчётам времени на все переходы в метро, перебежки по эскалаторам, я уменьшил время в пути на восемь минут, стал ездить на следующей электричке и вставать на целых восемь минут позже! Поэтому теперь для меня каждое утро главное – успеть добежать до первого тамбура.
Когда двери электрички за мной закрываются, я, как всегда, как каждое утро, здороваюсь со всеми пассажирами первого тамбура. Не здороваться нехорошо. Мы все здесь уже давно знаем друг друга. Редко пробивается к нам новичок. Мы стараемся никого не пускать в наш тамбур, кричим: «Куда вы лезете? Тут и так много народу!» Словом, мы представляем собой настоящий спаянный, дружный коллектив, в котором всех объединяет общая выгода – сэкономленные почти две минуты. И пробиваются к нам, как и в любой другой сложившийся коллектив, только самые напористые. Только сильнейшие из сильнейших получают прописку в нашем тамбуре. Вскоре и они начинают здороваться при входе и тоже становятся старожилами первого тамбура. А мы начинаем их уважать за напористость и умение добиваться своего в жизни.
Вообще-то я уверен, что между всеми, кто ездит в первом тамбуре, есть много общего, несмотря на то что у всех разные профессии. Вот, например, девушка, которая всегда стоит передо мной и всегда читает книжку, положив её на спину стоящего перед ней высокого мужчины. Мужчина всегда стоит твёрдо, держится рукой за потолок и похож на преданный пюпитр. На первый взгляд в этой девушке нет ничего общего со всеми, кто ездит в первом тамбуре. Её лицо всегда замкнуто. И сосредоточено на том, что она читает. Она никогда ни с кем не разговаривает. Я никогда не видел, чтобы она улыбалась. Из электрички она всегда выходит, словно из «мерседеса». О ней я знаю только то, что летом ей идут и распущенные волосы, и забранные в пучок, зимой – и маленькая вязаная шапочка, и пушистая лисья. Вообще я заметил, что ей к лицу чёрный цвет, белый, зелёный, красный, коричневый, жёлтый и синий. А также песочный. Не говоря уж о розовом, голубом и бирюзовом. Наверное, это признак красоты, когда идёт всё. Но тут я не могу быть объективным. Эта девушка уже давно нравится мне. А тот, кто нравится, всегда кажется красивым. С тех пор как она появилась в нашем тамбуре, я стал с гораздо большим удовольствием ездить на работу. Шутка ли? Уже скоро два года, как я с удовольствием езжу на работу.
Каждый раз, когда я впрыгиваю в тамбур, мне кажется, что именно сегодня произойдёт что-нибудь необычное, неповседневное, и мы познакомимся с этой незнакомой мне девушкой. Познакомимся ненатянуто, само собой… Например, она уронит книжку, я подберу и… Но в первом тамбуре уронить книжку невозможно. Поэтому вот уже два года, как ничего не происходит. Она по-прежнему читает, пюпитр преданно стоит, двое курят в разбитое окошко, пятеро, не боясь упасть, спят стоя, остальные обсуждают вчерашний матч. Ничто так не сближает людей по дороге на работу, как вчерашний матч. Но девушка футболом вряд ли увлекается. Поэтому мне каждый день приходится тупо представлять себе, что могло бы произойти, если б она уронила книжку. А в метро, когда ей налево, а мне направо, – фантазировать, как здорово было бы поехать совсем в другую сторону. Но воспоминания о безжалостном автомате на проходной никогда не дают вволю развернуться фантазии. Поэтому я просто, когда читаю какую-нибудь книгу, представляю её героиней этой книги, а себя, конечно, героем. Хотя на героя я похож только в собственном воображении и когда не смотрю на себя в зеркало.
