Екатерина Мещерская - Китти. Мемуарная проза княжны Мещерской
Что мы перенесли! Нас не хотели прописывать, выселяли (из-за княжества), но Бог помог! Гроза всего дома, сам И. Л. Гапсевич, следователь (кажется, ЧК), председатель жилтоварищества, взял да все и отменил! Велел прописать, а мою Китти стал устраивать на работу в В. С. Н. X., но так как моя младшая сестра Таля без службы, то Китти уступила это место ей. Тогда Гапсевич стал устраивать Китти в Ц. У. С., но мы сейчас же подумали о Вашей Валюшке и устроили ее. Ведь, будучи студенткой Вахтанговского театра, она голодала и жила где-то без присмотра, а теперь она у нас, мы ее взяли к себе. В наших двух, хотя и смежных, комнатах места хватит, ведь она моя крестница. Сам Бог велел мне назвать ее моей второй дочерью, и Китти выросла с ней, они как сестры, так что о ней не беспокойтесь! Сыта, в тепле и под моим кровом.
Но представьте, Гапсевич все не успокаивается: теперь он настаивает на том, чтобы Китти шла к нему в секретари, а она — ни за что! Ведь такому человеку и отказать-то страшно… но Вы ведь знаете ее характер, она всю Москву обегала, где-то в библиотеке познакомилась с профессором Понятским Николаем Сергеевичем, другом сына профессора Тимирязева, и он ее устроил руководительницей детского сада при Коммунистическом университете имени Свердлова, где сам имеет кафедру, то есть в университете, который находится на Малой Дмитровке.
Детский же сад «Галочка» располагается на Тверской, в Дегтярном переулке, Китти очень помогли справки с Рублевского водопровода, где она в клубах двух школ полтора года вела хоровые кружки. Мы часто теперь бываем у профессора Понятского, Китти играет с ним в четыре руки сюиту Грига «Рассвет», «Танец Анитры» и т. д. Он подарил ей свою только что вышедшую брошюру «Происхождение человека» с трогательной надписью: «Моему дорогому другу Екатерине Александровне Мещерской от автора. В знак неизменной дружбы». Как правильно сказал Иоанн Кронштадтский, когда ее крестил:
«Вы надеетесь на сына, его с вами не будет, всю жизнь вас будет спасать ваша дочь!»
Пишите, как дела в Петровском и как себя чувствуете на том месте, которое было мне предназначено.
Е.М.
Н. А. Манжаш — Е. Л. Мещерской
Дорогая княгиня! Разрешите хотя бы в письме называть Вас так!
Видно, Богу угодно, чтобы всю жизнь наша семья получала добро из Ваших рук. Вы спасли меня от самоубийства, когда мой муж проиграл в карты весь свой зубной кабинет, Вы всю жизнь помогали нам, на Ваши деньги воспитывала я своих дочерей… и вот теперь, когда Вы сама нищей стали, Вы все еще заботитесь о нас… Но не жалейте, что Вы уступили мне место кастелянши при больнице, на которое Вас устраивал ее главный врач. Уж очень тяжело было бы Вам смотреть на разорение Петровского! Статуи распилены на куски, ими паяют ванны и котлы в больнице. После того как вывезли все из Петровского дворца и полный товарный поезд ушел в Нару, теперь снимают полы и разбирают майоликовые печи.
Все четыре флигеля заняты под больничный персонал, а так как я тоже принадлежу к нему, то уж, простите, беру себе на память все, что в силах, ведь все равно чужим пойдет!
Знаете, как говорится: «Доброму вору все впору!» Ведь мы обносились так, что воспользовались Вашим гардеробом (оставшимся). Я белье себе и дочерям сшила, опустошив Ваши комоды, и знаете, какие чудные простыни из голландских Ваших скатертей вышли, просто чудо какие мягонькие!.. Посуду и кое-какие мелкие вещи меняю на молоко у крестьян. Из кавказской венгерки, суконной, коричневой, Вашего покойного князя (помните «памятную венгерку», простреленную турецкой пулей, что висела у Вячеслава в кабинете?), я сделала дочери пальто, да какое теплое вышло!..
За Валюшку спасибо! Она ведь Китти боготворит с детства, она ее больше своей старшей сестры Лели любила всегда. Да, кстати, о Леле: она устроилась учительницей в Наре, и там комната пустая. Вы ведь знаете, она тонкая натура, любит красоту, так что увезла туда часть ковров, акварели, ноты, ну, в общем, чтобы поуютнее ей там было. Знаю Ваше доброе сердце, да к тому же если мы не возьмем — возьмут другие.
Жаль мне Вас, что Вас преследуют, да что делать! Видно, так Богом суждено. А я Вам очень благодарна, вот поживу здесь, послужу, на пенсию выйду благодаря Вам и уж по гроб своей жизни буду за Вас Бога молить!
Преданная Вам Н. А. Манкаш.
Дневник Китти
Ах, как давно-давно я не заглядывала в мой дневник! А нового-то сколько! Я служу! Ура!!! Мне еле-еле удалось избегнуть грозы всего дома — Гапсевича. Это небольшого роста, но с большим животиком латыш. Он занимает теперь всю квартиру № 4, бывшей генеральши Грэн. Я его случайно встретила у нас в доме на лестнице, он так строго и проницательно на меня посмотрел, а оказался очень даже хорошим: благодаря ему нас не выселили и мы прописаны в маминой бывшей спальне и кабинете. «Гром победы, раздавайся!» — запел бы Вячеслав. Я каким то чудом избегла мрачного Гапсевича с его бесконечными службами, которые он мне предлагал, и мне совершенно случайно из-за знакомства в библиотеке удалось устроиться на службу в детский сад руководительницей.
Дом моей дорогой крестной на Поварской весь теперь занят совершенно новыми людьми, и среди них у нас уже есть друзья; так, например, над нами живет певица Большого театра Катульская Елена Климентьевна. Мы очень часто у нее бываем. У нее в квартире живет один пожилой инженер, Илья Ефремович. Он получил высшее образование за границей, там долго жил, он настоящий европеец. Он часто дает нам взаймы любую сумму денег, в промежутки от одной продажи наших вещей до другой. В первом этаже живет приехавший из Ленинграда известный архитектор Дубов, он тоже уже неоднократно приходил к нам и купил у нас ряд вещей, он почти не торгуется, и мама этому очень рада. А я больше всего рада тому, что Валя опять живет с нами. Мы устроили ее на службу, но за полтора года, пока мы с мамой жили в Рублеве, она завела самые настоящие романы, окончившиеся очень неудачно, и теперь ходит, бедняжка, с разбитым сердцем.
Несмотря на то что нас все-таки продолжают выселять, мы живем весело. Многие московские друзья нас нашли, и у нас целыми вечерами толчется народ. Если бы я ходила в театр на все приглашения, то мне не хватило бы недели.
Да, я хотела рассказать о службе. Это детский сад при Коммунистическом университете; сюда со всех концов Союза съехались люди для партийного образования. Мне кажется, их дети родились в вагоне или всю свою короткую жизнь провели на колесах, в дороге. У всех у них нет никакой дисциплины. Едва выйдешь с ними на улицу на прогулку, как они моментально разбегаются кто куда, собрать их совершенно невозможно, некоторые тут же уходят домой и не считают нужным вернуться в детский сад. Нас три руководительницы, и мучаемся мы с ними ужасно. Ни лаской, ни уговорами, ни наказаниями дисциплина к ним не прививается. Порядок у нас такой потому, что сейчас плохо с продуктами питания. Мы не хотим сделать одну из нас ответственной за детское питание — ведь полагалось бы одной заведовать хозяйством, другой ведать воспитательными и образовательными делами, поддерживать связь с МОНО, а третьей уже быть всецело посвященной детям. У нас же так: сегодня я занимаюсь хозяйством, завтра иду в город по делам детсада, а послезавтра занимаюсь с детьми. Когда наступает моя очередь проводить с ними весь день, я провожу его прекрасно, и вот почему. Перед тем как идти с ними гулять, я обещаю им или конфет, или печенья, или ягод, смотря по тому, сколько у меня денег в кармане. И что же? Мои дети выходят на улицу с самым благовоспитанным видом, никуда не разбегаются и во всем меня слушаются. Во время прогулки я покупаю им обещанное, и мы вместе пируем. Правда, мама сердится, что от моего жалованья ничего не остается, но ведь, если они разбегутся и не будут меня слушаться, меня и вовсе уволят со службы, а пока я найду новую, нас немедленно выселят как нетрудовой элемент. Мама после тифа еще очень слаба и не может работать. В детском саду дети поднимают невообразимый шум, и, каким бы играм я их ни учила, им ничего не интересно, они предпочитают все время драться и кричат дикими голосами. Из этого положения я тоже сумела выйти: как только обе руководительницы уйдут по делам в город, я вынимаю огромные ящики из буфета. Часть детей садятся в него, а другая часть их катает по всем комнатам. Шум, правда, тоже стоит невообразимый, зато детям весело, они не бьют друг друга, а я могу, сев в стороне, писать стихи и имею время отвечать на письма. Правда, нижние жильцы приходили и жаловались:
