Николай Байбаков. Последний сталинский нарком - Выжутович Валерий Викторович
— Никита Сергеевич, я не экономист. И с планированием народного хозяйства страны не справлюсь.
Байбакову казалось, что он нашел нужные доводы для отказа. Но Хрущев живо парировал:
— А я? А я разве экономист? Я, что ли, разбираюсь в планировании? А ведь вот руковожу всей экономикой страны. Приходится.
Байбаков решил защищаться до конца, не боясь показаться дерзким и неуступчивым:
— Да ведь одно дело давать указания по отдельной, той или иной отрасли, и совсем другое — сбалансировать все отрасли. Все просчитать: взаимосвязи и тенденции, ресурсы. И найти правильное решение.
— Ничего, — вел Хрущев свою линию. — Поработаете со своим коллективом. Вживетесь — и будете выдавать правильные решения.
Доводов Никита Сергеевич не принимал. Решение было принято им заранее, и отступать от него он не собирался. «А я в те минуты, действительно, не представлял, как я, “коренной нефтяник”, возьмусь за планирование такого огромного хозяйства в масштабах всей страны. Разберусь ли, не завалю ли дела? “Честь велика, да ноша тяжка” — не зря ведь сказано. К тому же я целиком был поглощен развитием родной отрасли. В ней — моя жизнь, мои знания. Она теперь на крутом подъеме, осваиваются новые месторождения “Второго Баку”. Уйти сейчас — не измена ли делу всей жизни? Прирос я к нему всеми корнями. А Хрущев, не обращая внимания на мое смятение и слова, уже объяснял мне в привычном, официальном тоне, что теперь нужно лучшие силы государственно мыслящих хозяйственников направить и сосредоточить на разработке плана шестой пятилетки. Что эта пятилетка будет, безусловно, новаторской, лучше, чем прежние».
Разговор продолжался. Байбаков задавал попутные вопросы, уточнял детали. Он понимал, что по существу уже принятого решения спорить бесполезно. Тем не менее несколько раз повторил просьбу:
— Никита Сергеевич, дайте на размышление хотя бы один день.
— Ну ладно, если просите, даем вам этот один день, — согласился Хрущев.
Оставив Никиту Сергеевича в добром расположении духа, Байбаков направился в свое министерство, которое располагалось на той же площади Ногина. Он поднялся в свой кабинет и, не успев переступить его порог, увидел в приемной кремлевского курьера. Тот держал в руках красный конверт — знак срочности и важности. В конверте содержалось постановление Верховного Совета СССР о назначении Байбакова Николая Константиновича председателем Госплана СССР и освобождении его от обязанностей министра нефтяной промышленности. «Ясно, что постановление было подписано еще накануне моей встречи с Хрущевым. И он, конечно же, знал об этом, обещая дать мне время подумать. Как же так? Разумеется, не забывчивость или несогласованность отделов ЦК. Как ни невероятно, но это было так — черточка нового стиля руководства. И поскольку решение такого уровня для коммуниста — закон, я приступил к исполнению обязанностей председателя Госплана СССР».
«Кагановичу ничего не говори…»
Предшественником Байбакова в Госплане СССР был М. X. Сабуров. Он возглавлял ведомство многократно: в 1941–1942 годах, с 1949-го по 1953-й, с 1953-го по 1955-й. Именно он в октябре 1952-го, на XIX съезде КПСС, делал доклад о пятом пятилетием плане СССР, и сам документ разрабатывался под его руководством. Сабуров имел колоссальный управленческий опыт. Ему было свойственно и здравое понимание хозяйственных реалий. Он, например, решительно не приветствовал превращение многих регионов страны в монокультурные сырьевые базы, выступал против отвлечения колоссальных человеческих и материально-технических ресурсов из России в целинные регионы Казахстана, пока эффективность таких затрат не будет достоверно доказана.
Едва ли Хрущев учуял, что Сабуров станет потом активным критиком повсеместного насаждения кукурузы и противником прочих подобных «экспериментов» (за это бывшего члена Президиума ЦК КПСС и первого заместителя председателя Совмина СССР сначала сделают одним из замов главы Госкомитета по внешнеэкономическим связям, потом продолжат понижать, назначая директором то одного, то другого завода в Сызрани, и в 1966-м дадут полную отставку). Просто Хрущеву в 1955 году нужна была «свежая кровь» в Госплане. Была задумана реорганизация этого органа, и требовался руководитель, способный ее провести. Хрущев пребывал в размышлениях. На его вопрос, кого бы поставить на место председателя Госплана СССР, заведующий отделом промышленности ЦК И. И. Кузьмин ответил, что наиболее подходящий кандидат на этот пост — Байбаков, и попытался дать Байбакову характеристику. Хрущев его прервал: «Я Байбакова знаю. Он предложил строить газопровод Дашава — Киев — Москва. Это самый надежный газопровод. Байбаков принимал активное участие в его сооружении».
Раскинув кадровый пасьянс и так и эдак, Хрущев остановил свой выбор на Байбакове.
Смена главы СССР повлекла за собой и смену хозяйственных практик. Сталин осуществлял мобилизационную модель экономики, и Госплан был ее оплотом. Хрущев же потребовал реформировать систему планирования — перейти от моноструктурного к перспективному и текущему. Поэтому еще в июне, за два месяца до назначения Байбакова председателем, Госплан был разделен на две государственные комиссии: перспективного планирования, сохранившей название «Госплан СССР», и текущего планирования, председателем которой был назначен М. Г. Первухин.
Отныне Байбаков должен был иметь дело со всем хозяйственным механизмом страны. Ряд важных узлов этого сложного механизма он знал, и особенно хорошо — топливно-энергетический комплекс. Но с другими отраслями знаком был слабо. «Вся трудность для меня состояла в том, — признавался он позднее, — что нужно было быстро и основательно постичь сложнейшую механику сбалансирования всех отраслей экономики. <…> Задача невероятно трудная, и снова время потребовало от меня огромного напряжения сил: приходилось спать 4–5 часов в сутки, расписывать и планировать каждый час, одновременно и работать, используя свой прошлый опыт, и учиться, чтобы постичь государственное планирование как науку».
Вступив в должность, Байбаков взял себе за образец Николая Вознесенского, 11 лет возглавлявшего Госплан СССР: «Я знал, что это был умный человек, я бы сказал, тонкий “психолог экономики”. Все еще помнили его глобальный научный труд “Военная экономика СССР в период Отечественной войны”. <…> Главным же в его работе было то, что он обосновал необходимость опережающих темпов роста производительности труда по отношению к заработной плате как важнейшее условие социалистического накопления и расширенного воспроизводства. Мне эти принципы были понятны. Я и раньше внимательно следил за практической и научной деятельностью Николая Алексеевича, особенно в годы войны, когда он с предельной точностью и оперативностью руководил важнейшими экономическими процессами: переключением гражданских отраслей на нужды обороны, перераспределением всех экономических и трудовых ресурсов страны в интересах фронта, созданием системы снабжения фронта и тыла».
По мнению Байбакова, важным достижением Вознесенского был созданный им институт уполномоченных Госплана по важнейшим экономическим регионам страны. Уполномоченные персонально назначались правительством. Они не подчинялись местным органам власти, их задачей было блюсти общегосударственные интересы. Им придали небольшой аппарат. Уполномоченные выполняли наиболее важные, требующие рассмотрения на месте, поручения Госплана и правительства. Доклады уполномоченных рассматривались на самом высоком уровне. После гибели Вознесенского институт уполномоченных Госплана был ликвидирован.
«Теперь мне пришлось занять место Н. А. Вознесенского. Я убедился, что здесь его помнят, ценят и любят, что стиль и методы его работы сохранились и четко проводятся в жизнь. <…> Да, он был подчас резок в суждениях, решительно настаивал на своих требованиях, даже во время встреч со Сталиным. Он без личных амбиций, а строго ради дела мог возразить и Сталину, и Берии. Особенно резкие стычки были у него с Кагановичем. Это отсутствие дистанции, сосредоточенность на государственных интересах невольно вызывали уважение у тех, кто имел с ним дело».
