Т. Толычова - Том 4. Материалы к биографиям. Восприятие и оценка личности и творчества
А. А. Елагину
Была прекрасная, весела
Та живописная картина
Свободной жизни, та година
Достойно-празднична была,
Когда остатки вдохновений
Студентской юности моей
Я допивал в кругу друзей,
В Москве, и, полон песнопений,
Стихом блистая удалым,
Восторжен, выше всякой прозы,
Гулял у вас — и девы-розы
Любили хмель мой, слава им!
А ныне где, каков я ныне?
О! знаю, чувствую: тому
Душецветенью моему,
Той исторической картине
Не повториться никогда;
Но ежели мои печали
Минуют так, как миновали
Мои златые дни, тогда
Грешно бы, право, на досуге
Не помянуть нам за вином
О том гулянии моем,
Как о минувшем, милом друге.
Не так ли? Я почти готов,
Я рад сердечно, я чужбину,
Мою тоску легко покину,
И прямо с майнских берегов
В Москву. Вы ждете — еду, еду,
Скачу, лечу, и вот как раз
Я к вам, сажуся подле вас —
И наливай сосед соседу!
А. П. Елагиной
Я знаю, в дни мои былые,
В дни жизни радостной и песен удалых
Вам нравились мои восторги молодые
И мой разгульный, звонкий стих;
И знаю я, что вы и ныне,
Когда та жизнь моя давно уже прошла, —
О ней же у меня осталось лишь в помине,
Как хороша она была
И, приголубленная вами
И принятая в ваш благословенный круг,
Полна залетными, веселыми мечтами,
Любя студентский свой досуг, —
И ныне вы, как той порою,
Добры, приветливы и ласковы ко мне,
Так я и думаю, надеюсь всей душою,
Так и уверен я вполне,
Что вы и ныне доброхотно
Принос мой примете, и сердцу моему
То будет сладостно, отрадно и вольготно.
И потому, и потому
Вам подношу и посвящаю
Я новую свою поэзию[145], цветы
Суровой, сумрачной годины; в них, я знаю,
Нет достодолжной красоты:
Ни бодрой, юношеской силы,
Ни блеска свежести пленительной; но мне
Они и дороги и несказанно милы;
Но в чужедальной стороне
Волшебно ими оживлялось
Мне одиночество туманное мое;
Но, ими скрашено, сноснее мне казалось
Мое печальное житье.
П. В. Киреевскому
Ты крепкий, праведный стоятель
За Русь и славу праотцов,
Почтенный старец-собиратель
Старинных песен и стихов!
Да будет тих и беспечален
И полон счастливых забот
И благодатно достохвален,
И мил тебе твой новый год!
В твоем спасительном приюте
Да процветет ученый труд
И недоступен всякой смуте
Да будет он; да не войдут
К тебе ни раб царя Додона,
Ни добросовестный шпион,
Ни проповедник Вавилона[146],
Ни вредоносный ихневмон[147],
Ни горделивый и ничтожный
И пошло-чопорный папист[148],
Ни чужемыслитель безбожный
И ни поганый коммунист[149];
И да созреет безопасно
Твой чистый труд, и принесет
Он плод здоровый и прекрасный,
И будет сладок этот плод
Всему Востоку, всем крещеным;
А немцам, нашим господам,
Богопротивным и мудреным,
И всем иным твоим врагам
Будь он противен; будь им тошно
С него, мути он душу им!
А ты, наш Петр, ты неоплошно
Трудись и будь неутомим!
Письма Н. М. Языкова Киреевским и Елагиным
25 мая 1835 года
Языково
Здравствуй, мой любезнейший Иван Киреевский! Паки и паки вопрошаю тебя, что же ты делаешь — почему же ты ничего не делаешь? Вот уже две книжки «Московского наблюдателя»[150] вышли без твоего пособия; я ждал, ждал, ждал, наконец вышел из терпения и решился спросить тебя: что же ты — подобно мне? Но я, брат, имею отговорку: я был болен долго, долго — года с два — и только теперь начал лечиться. На днях приезжал ко мне из Пензы в здешних краях знаменитый и даже за морем известный гомеопат Петерсон — и пользует меня. Я жду от него спасения и полного выздоровления. А потом уже…
Видно, у вас в Москве сильно восхищаются драмами Кукольника: это нехорошо, это бестолково. Я следовал за развитием Кукольника, шаг за шаг, читал все, что он писал — и теперь собираю все его сочинения…
Все зажгу
И в это пламя брошу Роксолану![151]
В его «Ляпунове» мне не нравятся даже те места, которые хвалит сам Шевырев, находя в них что-то шиллеровское! Что же делает Хомяков? У меня к тебе есть просьба: нельзя ли тебе достать от Баратынского стихи его, пропущенные в новом издании, — и мне переслать их, для полного удовольствия? Где твой Петр Васильевич[152]? Об его отъезде за границу в газетах объявлено, кажется, недавно. Здесь все читают жадно повесть Павлова[153] во 2-м номере «Московского наблюдателя». Письмо А. И. Тургенева[154] могло бы быть, т. е. должно бы было быть, гораздо занимательнее, и важнее, и литературнее, — и пр. В «Московском наблюдателе» всего лучше критика Шевырева.
Всему вашему семейству мои почтения.
Весь твой Н. Языков.
Правда ли, что в пансионе Павлова[155] прибавлена плата за воспитанников? Потрудись спросить, буде можешь, и уведомь меня когда-нибудь.
Дмитрию Николаевичу и Екатерине Александровне[156] поклонись от меня. Где они?
2. В. А. Елагину
2/14 апреля 1840 года
Ницца
Достойно и праведно благодарю Вас за письмо Ваше и паче за Ваше воспоминание обо мне: оно освежает, услаждает и утешает вялую, горькую и горемычную жизнь мою под веселым небом юга, в стороне лимонов, олив и лавров и в виду средиземных вод, которые мне уже давно наскучили, как лекарственные. Нетерпеливо жду письма от Петра Васильевича вместе с известием о начале печатания песен: боюсь, чтоб он вовсе их не бросил, углубившись еще и в мир византийский. Как жаль мне, что я теперь не в Москве, что не слышу этих жарких и коренных споров о предметах важных! Воображаю А. И. Тургенева защищающимся от наших подвижников! На Петра Васильевича надеюсь, что он препобеждает своих противников: я видел меч его, я уверен, что он уже достал себе и щит веры, и камень веры, и пращицу духовную, да отражает и поражает ими латинство и лютерство!
