Николай Минаев - Нежнее неба. Собрание стихотворений
«Задумался ветер, лиловое облако вспенив…»
Задумался ветер, лиловое облако вспенив,
Тяжелую зелень и тучную рожь взбудоражив;
Твой профиль – я знаю – казался бы нежно-сиренев
На фоне заката, который не в меру оранжев.
О, если бы сердце от смутных предчувствий очистив,
Такую любовь и томленье такое отбросив,
Зеленым листком колыхаться меж кленовых листьев,
Иль колосом желтым качаться средь спелых колосьев.
И снова в душе полноту бытия обнаружив,
Подземною влагой горячую кровь успокоив,
Не знать о плечах, затуманенных дымкою кружев,
О трауре глаз и о косах душистей левкоев.
Коричневы тени и сини края силуэтов,
И я повторяю, себя до конца опечалив: —
Теперь бы твой профиль казался почти фиолетов
На этом закате, что так изумительно-палев…
«Если б я родился павианом…»
Если б я родился павианом
Где-нибудь в тропических широтах,
Я бы ловко лазил по лианам
И ловил мартышек желторотых.
В детстве бы свой ум не беспокоя,
Не читал про Пири и про Кука,
И не знал бы вовсе, что такое
Наша человеческая скука.
Разве плохо будучи эстетом,
Ночью, что есть силы понатужась,
С милою предсвадебным дуэтом
Наводить на готтентотов ужас.
Или ради развлеченья просто
У туриста утащив бутылку,
Ею же бесхвостого прохвоста
Энергично стукнуть по затылку.
День за днем, то в чаще, то в овраге
Время проводил бы я приятно,
И за неимением бумаги
Не писал стихов бы вероятно.
И питая склонность с самых ранних
Лет к многодочерним павианам,
Я считался бы у павианих
Первым павианьим донжуаном.
Мессалина («Приняв империи кормило…»)
Приняв империи кормило
Рукою римлянки шальной,
Ты даже цезарей затмила
Разгулом похоти больной.
И мог ли Клавдий золотушный,
Любивший лишь покушать всласть,
Насытить ласкою тщедушной
Твою чудовищную страсть.
И ты из цезарской постели,
Сменив пурпуровый хитон
На плащ рабыни, с дрожью в теле
Шла в гладиаторский притон.
Где распален твоею жаждой,
Твоим восторгом заражен,
Давил могучим телом каждый
Тебя нежнейшую из жен.
Где отвечая пылом силе,
Ты трепетала как лоза,
И, расширяясь, чуть косили
Твои прекрасные глаза.
А после в цирке равнодушно,
Ты посылала на убой
Еще вчера от страсти душной
В поту дышавших над тобой.
«Любовью к прошлому ведом…»
Любовью к прошлому ведом,
Во тьме годов тебя отметив,
Я посетил твой старый дом,
Борис Петрович Шереметев!
«Вы давно мечту таите…»
Вы давно мечту таите,
Уважаемый мой сэр,
Поселиться на Таити,
Бросив РСФСР.
Правда, может быть вначале
Жаль Вам будет той страны,
Где живем мы без печали
Все свободны и равны.
Но утешьтесь, там за это
Солнце впятеро палит,
И неведом для поэта
Фантастический Главлит
Там немудрствующих янки
Презирая за дела,
Щеголяют таитянки
В чем их мама родила.
И по зарослям шагая,
Каждый маленький прохвост
Может видеть попугая
И схватить его за хвост.
Там по женскому вопросу
Не заезжены пути,
И родному Наркомпросу
Можно пользу принести,
На досуге после чая,
Для рабочих и крестьян,
Терпеливо изучая
Быт и нравы обезьян.
Но мечту свою таите,
А не то Вас без труда
Водворят не на Таити,
А похуже кой-куда!
11 августа 1925 года («По воробьям из пушек: бум и бах…»)
По воробьям из пушек: бум и бах,
От множества цитат изнемогая,
С похвальным постоянством попугая
Твердил одно и тоже Авербах.
Лелевич спичкой ковырял в зубах,
Глазами одобрительно мигая,
А в воздухе, попутчиков пугая,
Струился дух рабкоровских рубах.
Тирады смысл под фразами запрятав,
Кого-то клял взъерошенный Арватов,
Бард от сохи не мог двух слов связать,
Грозя на мир пустить свою когорту,
И повторив раз двадцать: «так сказать»,
Малашкин, наконец, послал всех к черту.
С. М. Городецкому («Сергей Митрофаныч…»)
Сергей Митрофаныч!
Мой возраст как будто не детский:
Я вовсе не паныч
И не бюргерчонок немецкий,
Поэтому на ночь
Выслушивать вздор молодецкий —
Сие стихотворное крошево —
Мне стоит, ей Богу, не дешево,
К тому ж и для Вас, Городецкий,
Я в этом не вижу хорошего!..
«Морозная полночь за окнами там…»
Морозная полночь за окнами там,
А здесь под журчанье ямбической речи,
Мне сладко всецело отдаться мечтам
О нашей, условленной, завтрашней встрече.
Три дня я блуждал под плащом темноты,
Лишь голос твой слышал, но этого мало,
Три дня на тебя не смотрел я, а ты
Моим равностопным стихам не внимала.
Но завтра я снова губами прильну
К руке вероятно уставшей от клавиш,
Но завтра ты снова, едва я взгляну,
Над грудью открытое платье поправишь.
Дыханье зимы на стекле серебря,
Сияет луна и, словам не внимая,
В мечтах о тебе в эту ночь декабря
Я чувствую легкое веянье мая.
«Затих в бессильи ветер красный…»