Борис Григорьев - Карл XII, или Пять пуль для короля
Не таков Карл XII. Это — отдельное явление в истории, сравнение его с другими историческими фигурами почти невозможно и неудовлетворительно. Он действует и мыслит непредсказуемо и ставит свое окружение в тупик. Казалось, что после Нарвы королю можно было успокоиться и вернуться в Швецию. Ведь тройственный союз против него фактически распался, опасности ни с какой стороны не было, а саксонский курфюрст, он же польский король де-юре, зондировал возможности заключения с ним мира. И можно было не сомневаться, что мир этот мог состояться лишь на условиях, продиктованных королем Швеции. И тем не менее Карл зимой 1701 года не успокаивается на достигнутом и стремится к войне. «Король не думает ни о чем другом, кроме войны, — писал М. Стенбок в Швецию из Лаиса. — Он не обращает никакого внимания на советы других людей, и создается впечатление, что он действует по указанию самого Господа Бош. Пипер в трансе, потому что все важные дела решаются без всякого предварительного обсуждения».
Что это — кровожадность, милитаризм и неукротимая воинственность? Русский историк В. Герье в 1876 году писал, что для Карла XII «...война была не борьбою народов или государств, а исключительно борьбою государя с государем, благородным турниром не на жизнь, а на смерть, в котором государи представляют рыцарей, а народы — пылких коней, на которых всадники несутся навстречу смерти или славе».
К. фон Саров и Ф. Г. Бенгтссон полагали, что война Швеции была навязана и виновники ее должны были быть наказаны. «Походы Карла XII, — пишет первый, — не что иное, как попытки с оружием в руках удержать территориальные приобретения Швеции»-. Только с этой точки зрения можно понять короля Швеции и все его поступки. Два обидчика уже получили свое, но третий, самый хитрый и коварный, все еще стоял у границ Лифляндии. Исходя из высших принципов справедливости и морали, этого наглого эпикурейца и бонвивана должно было во что бы то ни стало наказать!
Но вся трагедия состояла в том, что уже в этот ранний период Северной войны окружение Карла начинает с трудом понимать мотивы, которыми король руководствуется в своих поступках и решениях. Вот как оценивал действия короля в 1701 году высокопоставленный офицер, подполковник К. М. Поссе: «Несмотря на всякого рода лишения и такой холод, что вода мерзнет в избах, король не хочет пускать нас на зимние квартиры... А если кого убьют, то он так же мало принимает к сердцу, как будто речь идет о какой-то воши... И я теперь уже вижу, какой конец нас всех ожидает», Генерал Якоб Спенс не без иронии назвал Карла «фискалом самого Господа Бога», посланным на грешную землю для наказания всякого зла, предательства и обмана. Очень меткая характеристика![60]
Но только ли принципы справедливости руководили Карлом в этот момент? Ведь эти самые принципы можно было претворить в жизнь и мирным путем, Бенгтссон высказывает мнение, что обычный военачальник так бы и поступил, но только не Карл, личность выдающаяся и противоречивая. Он уже в детстве привык поступать вопреки всем советам — советы только укрепляли его в противоположном мнении. Наблюдательный французский посол де Жискар докладывал в Париж из Лаиса: «Я серьезно думаю, что король Швеции боится остаться без врагов, если он заключит мир с Августом. От его предрассудков может вылечить только беда».
Признавать за великими людьми право жертвовать на алтарь сомнительной войны человеческие жизни было бы, вероятно, не совсем правильно — ведь в конце концов это противоречит тем же самым принципам морали и справедливости, за которые так твердо и убежденно стоял Карл XII. Осмелимся все-таки не согласиться в этом вопросе с Бенгтссоном и предположить, что основным двигателем военных устремлений Карла XII было его непомерное тщеславие. В тайниках своей души Карл, испытавший вкус победы, жаждал дальнейшего воинского подвига и подтверждения своей громкой славы. Не надо забывать, что он не переставал подражать Александру Македонскому. Дипломаты уже украли у него одну победу, и он не желал теперь допустить еще один Травенталь. Поэтому никакой дипломатии — дипломатия лжива, а правда и честь находятся на острие шпаги. Война—лучшее средство разрешения споров и конфликтов. Война была его призванием, ни к чему другому большой склонности он не испытывал.
А между тем внешнеполитическое положение Швеции после Нарвы не было уж таким блестящим, утверждает немецкий биограф Карла XII Отто Хайнтц. При наличии в тылу сильного датского флота страна находилась в постоянной зависимости от доброй воли Голландии и Англии. Более того, морские державы, гаранты Травентальского мира, уже втянули Данию в орбиту своих интересов, получив от нее войска для использования в войне за испанское наследство. Граф Бенгт Оксеншерна был встревожен таким развитием и слал Карлу в Ланс письма с предложением заключить мир с Саксонией, тем боле» что Август Сильный был готов пойти шведам на любые уступки, а Россия уже не представляла большой угрозы. Тем самым Швеция развязывала бы себе руки, отказываясь от ненадежных гарантийных обязательств Англии и Голландии, и обретала полную свободу действий в своей внешней политике. Но Карл, как мы уже отметили выше, буквально отгородился от всех советчиков и посредников и всякие разговоры о мире с саксонцами отвергал с порога. Отчаявшись установить прямой контакт с королем, граф Бенгт прибегнул к помощи своего зятя Магнуса Стенбока, бывшего в некотором фаворе у Карла, но все было напрасно.
В Лаис снова «прорвались» послы императора Леопольда I и Людовика XIV, но они, натолкнувшись на «стену упрямства» Карла, свои мирные инициативы скоро прекратили[61]. Во-первых, крупным европейским державам стало уже не до уговоров шведского короля: они начинали готовиться к войне за испанское наследство, и Франция, опасаясь вовлечения в войну Швеции на стороне императора и морских держав, предпочитала теперь, чтобы шведы глубже увязли в войне на северном театре военных действий. Англия и Голландия, наоборот, прилагали и еще будут прилагать усилия к тому, чтобы погасить этот очаг войны и привлечь Швецию на свою сторону в противостоянии с Францией за испанское наследство.
Как на австрийского, так и на французского посла моральное и физическое состояние шведского воинства в Лаисе и положение прибалтийских провинций в целом произвели самое удручающее впечатление[62]. Возвращавшийся в Вену посол императора Леопольда I уже не уговаривал Августа пойти на мир с Карлом, а, наоборот, укреплял его в целесообразности ведения военных действий с еще большей силой. Вот что сообщал граф де Жискар в Версаль в своем отчете королю Людовику XIV: «Дворяне трех провинций Лифляндии, Эстонии и Ингрии недовольны шведским правительством, которое, отняв у них большую часть привилегий и имущества, все равно относится к ним с недоверием, считая их тайными врагами. Уже полгода у них без всякой оплаты и обещаний оплатить забирают все для снабжения войск, так что они ожидают только подходящего момента, чтобы восстать, и открыто высказывают сожаление о том, что в прошлом году королю Августу не удалось глубже проникнута в страну... Уже год находящиеся здесь военные не получают жалованья... никаких больниц здесь нет, не хватает провианта и амуниции... Солдаты то получают в избытке плохой хлеб и солонину, то не получают ничего вовсе... Болезни не прекращаются, а, наоборот, усиливаются, смерть не щадит никого, включая окружение короля: его кузен Адольф скончался два дня тому назад, слуга короля умер в шкафу, не вызвав у него ни сожаления, ни удивления; умирают священники, врачи, фельдшеры; почти ни один раненый под Нарвой не вернулся в строй, в большинстве полков к выступлению готово не более одной трети личного состава. Король за три месяца никак не может собрать больше шести тысяч солдат».
