Анатоль Костенко - ЛЕСЯ УКРАИНКА
Может быть, кто-то и делает свою тихую, незаметную работу, но разве это та заманчивая цель, которая вынашивалась ими тогда, в те долгие вечера?
Кто ведает, что творится на дне морском? Каждый, созерцая спокойную водную гладь и печально поникшие паруса, скажет: «Тишина-то какая…» И у нас тишину нарушат не единичные всплески с гребешком светлой пены на поверхности, а настоящие волны.
И мы сами поможем их рождению. Мы сами должны стать теми волнами, не сидеть же у моря и ждать погоды…
Вечером, когда все гости разошлись и в доме все уснули, Леся засела за письмо к товарищам. Напомнила им долг, клятвы, обещания, призывала к действиям, к борьбе:
«Не от имени украинского народа, не от имени радикальной партии обращаюсь я к вам, мои знакомые и незнакомые товарищи, я осмеливаюсь обратиться к вам от своего, может быть, и неизвестного вам имени: откликнитесь, докажите, что вы живете и мыслите…
Скажите, товарищи мои, отчего не слышно вашего голоса, в то время как всякая «темная сила» не боится поднимать его открыто на людях? Неужели для нашей страны не настало время, чтобы проявили себя силы светлые?…
Вы знаете, уважаемые товарищи, что вся работа по образованию галицииского народа, по защите прав его лежит на плечах двух-трех человек… на них же держится и публичная борьба за наше, украинское дело. Не пора ли и нам, товарищи, взять на себя хоть частицу их труда?..
В нашей художественной литературе есть кому работать (правда, не так уж много), борцов же за свободу, посвятивших этому делу всю свою жизнь, — три человека, да и те изнемогают. За нами более нет старых борцов, впереди нас — дети. Кто же спасет нас, если сами не захотим спасаться? Грустно, что вновь должны выступать мы, необстрелянная молодежь, но ведь иного выхода нет, если не хотим отречься от свободы…»
Немногим позже в журнале «Народ» было опубликовано стихотворение Леси «Товарищам», проникнутое острым чувством неудовлетворенности собой и своими ровесниками.
Старшее поколение, несущее тяжесть революционной борьбы, упрекало Лесю и ее товарищей за голоса несмелые, слабые:
Вы, может быть, на вызовы событий
На все хотите дать один ответ, —
Стонать и плакать, и мечтать хотите,
А сил у вас для твердых действий нет?
Что ответить на эти справедливые упреки ветеранов — борцов против самодержавия, тех, кто подвергался репрессиям, ссылкам, тюремным заключениям, тех, кто в неравных боях потерял друзей и товарищей:
…Упреки принимая,
Как у позорного столба, тогда
Стояла я, безмолвная, немая,
Не зная, что ответить от стыда…
Приближалось лето, и Леся начала готовиться к отъезду. 22 мая она сообщает Павлыку, что в июле вместе с семейством Михаила Петровича прибудет в Вену, где их будут ждать ее отец и мать. Но случилось не так, как задумывалось. Спустя три недели Леся писала отцу о печальном событии:
13 июня 1895 года, София. Дорогой папа! Не знаю, получил ли ты нашу телеграмму о кончине дядюшки. Он умер неожиданно от разрыва аорты 8 июня, под вечер. На второй день были похороны. Теперь ни у кого нет еще никаких планов, как дальше жить Людмиле Михайловне с детьми… Что ты думаешь о возвращении Людмилы Михайловны в Россию?.. Прости, я больше не могу писать, лучше потом. О моем здоровье не беспокойтесь, из нас никто здесь не болел…»
Михаил Павлык вместе с Иваном Франко намеревался встретиться с Драгомановым в Вене, а довелось спешить на похороны в Софию… Павлык как-то ухитрился обмануть пограничников и прибыл на похороны, И. Франко был задержан в Австрии.
Смерть любимого дяди глубоко потрясла Лесю. Однако она нашла в себе силы, чтобы не растеряться, не потерять самообладания и поддержать осиротевшую семью Драгоманова. События этого лета были суровым испытанием ее физического состояния и моральной закалки. «Если не имеешь права умереть, — писала она, — надо иметь силы для работы». И у нее хватало сил. В одном из писем того периода отразилось ее состояние:
Олене Пчилке. 7 июля 1895 года, София. «Жестокая вещь жизнь — не дает опомниться людям, все время гонит вперед, выдвигает новые вопросы. Ты не представляешь, сколько уже мелких, но трудных вопросов пришлось нам решить за это несчастливое время… Я вижу теперь, что могу больше выдержать, чем считала прежде. Да, мамочка, миновало то время, когда я писала письма «висельника», теперь все будет иначе. Прости, пожалуйста, что не пишу, как все случилось, я не могу об этом писать… Скажу только, что случилось это мгновенно, в несколько минут. Он погиб на поле брани, в последний день читал свою последнюю лекцию. Он научил меня, как переносить горе и бороться с судьбой…»
Возвращалась на Украину Леся иной, чем была до этого. Возник мучительный вопрос: что делать на родине, где нет самых элементарных политических свобод? Ведь она переросла «те рамки», в которых можно что-либо делать открыто в России. Иногда появлялась предательская мысль: остаться за границей — привлекательно и просто. Но тут всегда перед глазами вставала обездоленная, страдающая Украина, и тогда Леся стыдилась своего, пусть минутного, но предательского слабодушия. Писательница была убеждена, что ее талант сможет развиваться исключительно на родной почве.
«Думаю, — писал Шевченко, — будь моя родина самой убогой и незначительной на земле, все равно она казалась бы мне лучше Швейцарии и всей Италии». Куда бы ни забросила судьба Лесю Украинку, но мысль о «горемычном крае» не оставляла ее:
Да, стыдно слез, что льются от бессилья.
Моя земля их много проливала —
В них вся страна могла бы захлебнуться.
Довольно! Пусть не льются, —
Что слезы там, где даже крови мало?!
Накануне отъезда из Софии Леся написала стихотворение, посвященное кузине Раде. Пожелала ей, как водится в таких случаях, счастья, о себе же сказала так:
Мне счастия, сестра, не пожелай ты
(Ужиться мы не можем почему-то)!
Отваги, силы больше пожелай мне,
Чтоб выполнить великий тот завет,
Который я везу на Украину.
Отваги и силы просит у судьбы поэтесса, чтобы сторицей отдать их борьбе за свободу и счастье народа.
По пути в Россию Леся на некоторое время остановилась в Галиции, чтобы повидаться с друзьями и заняться своими делами в редакциях журналов и издательствах. После львовских встреч, гостеприимных вечеров у Ивана Франко и Михаила Павлыка Леся направилась на свою любимую Волынь, которую не видела уже два года. Остаток этого и весь последующий год Леся в основном прогнила в Колодяжном и Киеве.
