Всеволод Кочетов - Предместье
- Да с сыном-то, с сыном чокнись, мать! - снова сказал Бровкин. Именинник он у тебя!
- Нектарчик приемлете?
За спинами пирующих раздался хрипловатый знакомый голос. К трактористам подходил начальник милиции Терентьев, с ружьем на плече и с раздувшейся кожаной сумкой у пояса.
- Это что же у вас? - спросил он, с интересом заглядывая в кружки. Не пивко ли?
- Оно самое, товарищ Терентьев, - ответил Цымбал. - Лукерьи Тимофеевны приготовления!
- За ее здоровьице, значит? - Терентьев положил ружье на землю и присел возле бочки. - Только, я извиняюсь, пиво из жестянок пить - это все равно что портить. - Он раскрыл свою сумку, порылся в ней, оттуда выпорхнуло несколько серых пушинок, и извлек зеленую глиняную кружку. - Вот настоящий сосуд для пива!
Кружка была наполнена, и Терентьев окунул усы в переливавшуюся радугой желтоватую пену.
- С охоты? - спросил Иго Козырев.
- Подстрелил парочку кряковых. Только, чур, молчок! - Терентьев понизил голос. - Чтоб Яков Филиппович, ни-ни, не узнал!
- Один Яков Филиппович тебе страх, а мы уж вроде и не люди. - Лукерья ядовито поджала губы. - А мы тоже тебе скажем, товарищ Терентьев, хоть ты и начальник: не дело, скажем, делаешь. Занятиев тебе других нету, что ли? Ежели силушку некуда девать, шел бы баржу грузить.
- Лукерья Тимофеевна!
- Сорок два года Лукерья Тимофеевна! И не топырь усов, не пугай глазищами. Правильно говорю. Ребятишки и те свои забавы бросили, работают наравнях со взрослыми. А ты будто помещик - все с цацками... Война идет, бесстыдные твои глаза!
Смущенный и раздосадованный, Терентьев хотел было уже распрямиться во весь рост, распушить усы и ответить что-нибудь такое, на что у Лукерьи и слов бы не нашлось. Но выполнить свое грозное намерение не успел.
По тропинке в сопровождении Лукомцева и Маргариты Николаевны быстро шагал Долинин. Терентьев просительно посмотрел на Лукерью, но она сидела, сурово поджав губы, и не оборачивалась в его сторону.
- Принимайте гостя, - сказал Долинин, подходя.
Лукомцев поздоровался и, заметив стоявших навытяжку
Бровкина с Козыревым, подошел к ним.
- Ну как, не обижают вас тут?
- Что вы, товарищ полковник! - ответил Козырев. - Окружены всенародной заботой. Пивом вот поят.
- Товарищ полковник, отведайте, - поднесла кружку Лукерья Тимофеевна.
- А без тебя такое дело, как вскрытие бочки с пивом, обойтись, конечно, не могло? - шепнул Долинин Терентьеву, пока военный гость прихлебывал из кружки и одобрительно кивал головой.
- Почему не могло? Могло, Яков Филиппович. Случайно зашел. Вижу, толпа... Что такое, думаю. И зашел.
- Опять с ружьем? Что-то подозрительно.
Терентьев снова искоса взглянул на Лукерью. "Эх, продаст, холера-баба!" - думалось ему, и в голову не приходило ничего такого, что помогло бы выпутаться из трудного положения.
Отведав пива, командир дивизии разговорился с трактористами, рассказал им о недавних боях, сообщил, между прочим, что Бровкин с Козыревым взяли двоих пленных, воевали умело и храбро и за это представлены к наградам.
Ни Бровкин, ни Козырев никогда и словом не обмолвились в колхозе о своих подвигах - все больше укоряли друг друга за какие-то старые и новые грехи. Если же и пускались в воспоминания, то о жизни довоенной, о работе на заводе. А Бровкин еще и о первой мировой войне не прочь был порассказывать. Теперь, оказывается, они - герои. Ребятишки с восхищением и завистью глядели на них, точно в первый раз видели.
Долинин тем временем, взяв под руку Терентьева, отвел его в сторону, к поросшему ракитовыми кустами овражку.
- Ну, какое ты там вранье заготовил, выкладывай, - сказал он оторопевшему начмилу, когда убедился, что их разговора никто не слышит. Будто бы я не знаю, что ты опять охотился. Что у тебя в сумке?
- Яков Филиппович, прости еще разок! Не удержался. - Терентьев начал скрести затылок. - Больше...
- Ты уже давал слово. Довольно! Мы с тобой товарищи, но, как еще до нас сказано: дружба дружбой, а служба службой. Своим поведением ты и работников отделения развращаешь и вообще всем окружающим подаешь самый дурной пример. Я буду вынужден требовать от твоего начальства, чтобы тебя отправили куда-нибудь в тыл: в Устюжну или в Пестово. Вот там и ходи на охоту и лови рыбку. Видно, ты уже староват для настоящей работы.
- Яков Филиппович! - Терентьев схватил Долинина за руку. - Что угодно, только не тыл! Яков Филиппович, не клади позору на меня. Яков Филиппович... А что до дурного примера - не берут же его с меня. Вот сейчас Лукерья отчитывала за это же самое, за что и ты. Ей-богу, крепко отчитала, Яков Филиппович. Сделай еще опыт, а? Дело-то у меня не завалено. А охоту брошу!
- Ты болтун, верно Наум Солдатов о тебе говорит, - уже менее решительно сказал Долинин. - Посоветуюсь с Пресняковым, там видно будет. Но только запомни: это последний с тобой разговор. Самый последний. Человек, не умеющий держать слово, уже не человек, а полчеловека. Посмотри на Маргариту Николаевну, на ребят-трактористов, на Цымбала, на ту же Лукерью, на всех погляди - как работают! Не хуже, чем на фронте: ни сна, ни отдыха. А ты!..
Терентьев стоял с поникшей головой, огорченный, испуганный возможностью оказаться в тылу. Он не раз просил свое начальство послать его в действующую армию, но начальство не отпускало. Ему говорили: "Ты опытный работник и нужен на ответственном участке в прифронтовой полосе". И вдруг отправиться в тыл! Нет, он готов зарыть ружье в землю, только бы Долинин не привел свою угрозу в исполнение.
- Ну, ладно, разгоревался, пойдем! - позвал его Долинин. - Еще будет время, побеседуем.
Они вернулись к трактору. Лукомцев говорил тут Маргарите Николаевне:
- Итак, чтобы вам не утруждаться, дорогой товарищ председатель, мы пришлем свои машины. Видите, как получается: у вас приходится брать продукцию. На своем огороде мы только тыкву вырастили. Плохие огородники!
- Зато воевали хорошо, - возразила Маргарита Николаевна. - А что касается тыквы, это же чудная вещь - тыква! Попробовали бы как готовит ее Лукерья Тимофеевна!
- Если как пиво, то отлично, надо полагать!
- Опять хвалят! - сокрушенно вздохнула стряпуха. - Ежели только хвалить да хвалить, самого лучшего повара испортить можно. Я уж и то понимать перестала: что плохо, что хорошо.
- Критика, значит, нужна? - спросил Долинин.
- Истинно, Яков Филиппович! - горячо подхватила Лукерья. - Без нее никак; всегда со стороны-то видней.
Лукомцев ушел с Долининым и Маргаритой Николаевной. Вслед за ними побрел обескураженный Терентьев. На подводе его нагнала Лукерья Тимофеевна.
- Садись, усатый! - предложила она добродушно. - Подвезу. А то надулся пивом, что пузырь, того и гляди, лопнешь.
