Отто Рюле - Исцеление в Елабуге
Голод может превратить человека в зверя. Голодные люди ведут себя очень странно. Так и некоторые из нас то по нескольку раз убирали, то доставали свои сухари и порой не ели их до тех пор, пока у соседей ничего не оставалось. Некоторые делили свою порцию на десять – двенадцать крохотных частей и потом жевали их в течение всего дня.
Я обычно делил свои сухари на две равные части. Одну половину съедал за завтраком, другую – за ужином, размачивая сухари в чае. Процесс еды мы старались растянуть как можно дольше. В это время я обычно беседовал с Мельцером.
– Хорошо спали сегодня?
– Благодарю, так же плохо, как и вы, – слышал я в ответ.
– Эх, сейчас бы зайти в деревенскую пивную. Хорошенько бы выпить и закусить.
– Неплохо бы! Я охотно бы составил вам компанию. А потом завернули бы ко мне домой. Вот там-то вы попробовали бы настоящего неккарского винца. Другого такого нет на свете. У моего тестя двадцать гектаров виноградников, да еще каких!
– Винца я охотно бы выпил, – говорил я. – В этом я знаю кое-какой толк. Но вообще я предпочитаю кезебергское. А еще лучше съесть хороший кусок мяса.
– О, я позаботился бы об этом. Каждый год мы колем по три свиньи.
Подобные разговоры помогали нам не торопясь, с аппетитом есть наши сухари. Однако как бы там ни было, сухари кончались и оставалось только ждать следующего утра.
Поезд между тем продолжал свой путь. И в голову снова лезли воспоминания.
… Осенью 1925 года я выдержал государственные экзамены и был доволен своими успехами. Со всех сторон меня поздравляли.
А в понедельник я уже был рекрутом роты пехотных орудий. За два года военной службы мне нанесли не одно оскорбление. Особенно отличался наш ротный фельдфебель, которого с введением всеобщей воинской повинности не демобилизовали из армии.
Солдат из квалифицированных рабочих или из интеллигенции он заставлял перед строем целой роты вслух повторять: «Я свинья!» Иногда по пять – десять раз подряд.
Бессмысленная муштра убивала душу. Я искал какого-нибудь выхода из этой никчемности. И наконец нашел. Я стал жить двойной жизнью. Пусть моими руками и ногами распоряжается этот солдафон, но зато моя душа принадлежала только мне одному. Никто не мог мне запретить думать. Я жил в узком мирке собственных мыслей.
17 сентября 1938 года мы справили свадьбу. Пришло много гостей. Несмотря на всю торжественность, этот праздник все же был омрачен. В этот день газета «Фолькишер беобахтер» вышла с крупным заголовком «Война или мир?». Вскоре немцы объявили всеобщую мобилизацию и предъявили чехам ультиматум. Гитлер выступил во дворце спорта с речью, заявив, что его терпению пришел конец. Слушая речь фюрера по радио, мы с женой тревожились только об одном – что война заставит нас расстаться.
Из радиоприемника неслись крики «Хайль!».
Зарубежные радиостанции мы не слушали. Читали только нацистские газеты. Нам хотелось мира. Мы с облегчением вздохнули, когда судетский кризис был решен мирным путем.
Не прошло и полугода, как Чехословакия снова стала центральной темой печати и радио всей Германии. Снова стали раздаваться речи об опасности со стороны восточных Соседей. И снова фюрер разрешил кризис мирным путем. Возникли самостоятельное Словацкое государство и протекторат Чехии и Моравии.
Возникли без войны!
Все это было пять лет назад, а сейчас я ехал в телячьей вагоне навстречу своему неизвестному будущему.
Австрия, Судетская область, Чехия, Моравия… Гитлеру везло. Может, и в самом деле Гитлер – гениальный государственный деятель, который твердой рукой ведет германский корабль сквозь бури и рифы? А разве к нему не применима пословица: «Посеешь ветер, пожнешь бурю»? Битва на Волге была бурей! Именно здесь Красная Армия разбила миф о «счастье Гитлера».
– Скажите, Мельцер, вы участвовали в походе на Прагу весной 1939 года? Как тогда пражане встретили солдат вермахта?
– Чехи встретили нас молча, но лица у них были злые. Они, конечно, ненавидели нас. Но что можно было сделать? Ведь мы были сильнее. К тому же мы не расплачивались за это кровью.
– То, что мы были тогда сильнее, – это и не удивительно: семьдесят миллионов немцев против восьми миллионов чехов! Но разве мы имели право так поступать тогда?
– Чего вы только не наговорите! Из-за одной неудачи иод Сталинградом не следует ставить под сомнение всю политику Гитлера. Бросьте умничать! От этого вам не станет легче.
– Я думаю, что пора критически посмотреть на пройденный нами путь. Я лично должен кое в чем разобраться.
Старший лейтенант ничего не возразил мне.
Для меня мир был разрушен. «Неужели, – думал я, – настанет такая жизнь, ради которой стоит жить? И сможем ли мы хоть что-нибудь сделать полезного ради этой жизни? А что именно должны мы сделать? Гибель 6-й армии – это еще не конец всего. Нужно найти какой-то выход из сложившегося положения. И пусть Сталинград будет уроком!..»
Я испуганно вздрогнул. Что случилось? Меня позвал Мельцер?
В вагоне кто-то дико закричал, потом раздался еще крик. Слева от меня, метрах в трех. Наверное, опять кто-то случайно наступил на кого-то. А этого сейчас вполне было достаточно для скандала.
На нарах вокруг майора Бергдорфа образовалась небольшая группа. Они говорили о боях за Тракторный завод.
– Еще немного – и мы бы заняли завод, – сказал капитан. – Русские удерживали всего несколько развалин на волжском берегу.
– Точно. Я хорошо помню наше наступление 14 октября, – вмешался в разговор майор. – Мои батареи с самого утра вели ураганный огонь, и все по Тракторному заводу.
– Не забывайте, господин майор, и усилий нашей авиации, – заметил старший лейтенант в летной форме. – Наши бомбардировщики сбросили немало бомб на завод. Все небо заволокло дымом и копотью.
Я невольно прислушивался к их разговору.
Мельцер толкнул меня.
– Вы слышали? – спросил он. – Я не был трусом. Я жертвовал всем, у меня немало наград, но я полагаю, что сейчас не время так широко разевать глотку. – И, немного помолчав, добавил: – Русские – стойкие солдаты, нисколько не хуже нас. Думаю, что мы просчитались в отношении их. Как бы мы ни крутили, ни вертели, на Волге они нас здорово побили. Мне это абсолютно ясно. Неужели эти вояки, на нарах, не понимают этого? Противно слушать их бахвальство.
Таких слов от Мельцера я не ожидал, но чувствовал, что говорил он от души.
«Неужели, – думал я, – эти вояки уже успели все позабыть? Неужели они не сделали для себя никаких выводов? И какой только ерунды они не говорят!» И снова я стал вспоминать.
… Наша моторизованная санитарная рота в начале октября развернула дивизионный медпункт на северной окраине Сталинграда, в Городище. Вскоре после этого поблизости от нас расположились новые части. Это были испытанные в боях саперные батальоны. Многие из офицеров и солдат этих батальонов были награждены Железными крестами 1-й степени и значками пехотинцев за участие в атаках. Большинство из них воевали под Варшавой, Севастополем или же в других «горячих местах». Некоторые офицеры получили Немецкий, а то и Рыцарский крест.
