Сергей Семанов - Брусилов
Заслуги Брусилова в первом же сражении очевидны, но для объективности отметим: впоследствии при разборе действий 8-й армии высказывались и критические суждения. Так, А. Коленковский, дав весьма резкую характеристику действиям генерала Рузского, писал о Брусилове, что он «был слишком чувствителен к мнимой опасности, которая якобы могла угрожать его левому флангу из-за Днестра. Имея многочисленную конницу и будучи сам по роду службы кавалеристом, Брусилов не сумел организовать должную разведку для обеспечения своего левого фланга». Не ставя под сомнение справедливость этого упрека, все же напомним, что вообще использование кавалерии в первый, маневренный период войны, когда еще не было сплошного фронта, оставляло желать лучшего, и не только в русской армии. Многочисленная и хорошо обученная русская кавалерия не сыграла видной роли в сражениях 1914 года, и в основном потому, что не оказалось умелых и решительных кавалерийских генералов. Только спустя несколько лет, уже в гражданской войне, казачий вахмистр Семен Буденный преподаст русским генералам наглядные и сокрушительные уроки того, как надо использовать кавалерийские массы…
По взятии Львова командование фронта предписало 3-й армии, усиленной 12-м корпусом из армии Брусилова, двигаться на Раву-Русскую, а остальным корпусам 8-й армии, оставшись возле Львова, маневрировать по обстановке. Брусилов не согласился с таким решением, резонно предполагая, что имеются лишь две возможности: либо австрийцы не станут наступать на участке его армии, и тогда она простоит без дела, либо они, собрав силы, атакуют 8-ю армию и попробуют отбить Львов. 24 августа (6 сентября) Брусилов сообщал в штаб фронта: «С овладением Галичем и Миколаевом правобережная полоса перешла в наши руки, что дало возможность выдвинуть разведку к горным проходам и тем обезопасить наш тыл со стороны Днестра. Последующей задачей для армии мне представляется овладение Гродекской позицией, что необходимо и для более надежного обеспечения фланга 3-й армии».
Соображения Брусилова, как показали последующие события, были правильными. Австро-венгерское командование замыслило грандиозное сражение западнее Львова, чтобы разгромить 3-ю и 8-ю армии и возвратить Восточную Галицию. Заранее надо сказать, что намерения противника были несбыточными. Командование Юго-Западного фронта согласилось с предложением Брусилова и приказало 8-й армии взять Городокскую (Гродекскую) позицию австрийцев.
Данные авиаразведки[13] свидетельствовали, что противник занял Гродекскую позицию и лихорадочно укрепляет ее. Следовало спешить.
Тем временем на Брусилова, штаб которого находился теперь во Львове, кроме обычных и весьма разнообразных обязанностей, свалились и политические — по управлению освобожденными территориями и сохранению порядка.
К командующему армией пришла делегация горожан Львова. Брусилов держал краткую речь:
— Для меня в данное время все национальности, религии и политические убеждения каждого обывателя безразличны; это все дела, касающиеся мирного обихода жизни. Теперь война, и я требую от всех жителей одного условия: сидеть спокойно на месте, выполнять все требования военного начальства и жить возможно более мирно и спокойно. Наши войска мирных жителей трогать не будут; за все, что будет браться от жителей в случае необходимости, будет немедленно уплачиваться русскими деньгами по курсу, определенному верховным главнокомандующим. Предваряю, однако, что те, которые будут уличены в сношениях с австрийцами или будут высказывать враждебность к нашим войскам, будут немедленно предаваться военно-полевому суду. Никакой контрибуции на город накладывать не буду, если его жители будут спокойны и послушны…
Депутаты покинули штаб армии удовлетворенными, благодаря генерала за откровенные и доброжелательные высказывания. Положение во Львове и Восточной Галиции в целом оставалось спокойным, хотя уже и тогда имелись причины и зачатки будущих несогласий и раздоров. Основное население края[14] — украинцы (галичане) — встречало русские войска восторженно: они несли им освобождение от многовекового национального угнетения. Поляки относились к русским настороженно. Многозначительные обещания, высказанные в обращении к полякам верховного главнокомандующего Николая Николаевича в начале августа 1914 года, не были соответствующим образом подкреплены словом самого царя, и это вызвало у польского населения обоснованное недоверие. Словом, хлопот у военной администрации хватало, и Брусилов был рад, когда смог передать эти дела вновь организованной гражданской администрации.
Уже в первые дни пребывания во Львове Брусилову пришлось столкнуться с главой униатско-католической церкви А. Шептицким. Поляк по происхождению, иезуит по воспитанию, митрополит был известен как ярый враг России и всего русского. Контрразведка России хорошо знала о давних и теплых связях святого отца с австро-венгерской и германской разведками (позднее Шептицкий поддерживал такие же отношения и с гитлеровскими разведчиками). По вступлении русских войск в Восточную Галицию Шептицкий и не думал скрывать свои намерения: с церковной кафедры он громогласно проклял тех из своих прихожан, кто приветствовал вступление русских войск, и напомнил верующим об их «обязанностях» перед австро-венгерским императором и римским папой.
Русские власти не могли пройти мимо подобных действий. Шептицкий был посажен под домашний арест; затем Брусилов вызвал его к себе и потребовал от митрополита дать честное слово, что он не будет предпринимать против русских властей ни открытых, ни тайных враждебных действий. В этом случае Шептицкий мог остаться во Львове. Митрополит-иезуит с внешней охотой дал такое слово, но держать его и не думал. Через неделю Брусилову пришлось отправить митрополита в Киев. Затем Шептицкого вывезли в глубь России, где он пробыл до 1917 года, когда Временное правительство с почестями отпустило заклятого врага всего русского из его почетного «плена» как «пострадавшего» от царизма.
Сведения разведки, поступавшие в штаб 8-й армии, говорили об одном: противник, укрепившись на правом берегу реки Верещицы и получив сильные резервы, готовился к переходу в наступление. Силы врага оставались неизвестными, но резонно было предположить, что они возросли, иначе и не могло быть речи о наступлении. Готовиться к обороне или перейти в наступление? Брусилов решил, что встречный бой будет для него выгоднее. «Такой образ действий, — писал он, — как в этом случае, так и в дальнейшем ходе кампании мне значительно помогал, ибо при встречном бое против сильнейшего противника я смешивал его карты, спутывал его план действий и вносил значительную путаницу в его предположения. Это давало также возможность точно выяснить группировку его сил, а следовательно, и его намерения».
