Вадим Бакатин - Дорога в прошедшем времени
Древняя история породила эту проблему. В новейшей истории правящие компартии довели ее до кровопролития. Хорошо, что новая власть поняла бесперспективность насилия. Терпения и только терпения хочется им пожелать. Не надо никаких миротворческих «контингентов». Неужели у двух древнейших народов не хватает мудрости самим найти варианты спокойной добрососедской жизни… Альтернативой этому может быть только насилие. Насилием еще никто межнациональных проблем не решил. И не решит. Только разумом. Если его пока нет, придется подождать. Жаль безвинных жертв безумия.
Итоги здесь далеко еще не подведены.
В январе 1989 года и январе 1990 года я был в Нагорном Карабахе, был в Степанакерте, Шуше. Когда поднимаешься от долин Агдама, природа становится все скупее и суровее. Строгое своеобразие горного края. Я никогда не забуду горящих надеждой черных глаз на прекрасных, как бы ограненных лицах этих измученных войной людей.
Я всегда хотел помочь им помириться, но не смог.
Не забуду и январскую ночь в покинутой азербайджанцами деревне неподалеку от Спитака. Мы с министром внутренних дел Армении Усиком Арутюняном возвращались после инспекции вновь сформированных милицейских подразделений в зоне землетрясения. Фары высветили дорожный указатель: «До населенного пункта… (название было зачеркнуто) – км». На мой вопрос, почему зачеркнуто название, вразумительного ответа я не получил, понял только, что это – разрушенное азербайджанское село. Попросил шофера вернуться. Через несколько минут останавливаемся. Тьма кромешная. Ветер. Лай собак. И один фонарь на столбе раскачивает в темноте свой тусклый свет, скрипит, как железом по стеклу, ничего не проясняя, усиливая ощущение тревоги и одиночества.
Нам повезло. Из темноты возник какой-то человек с палкой и провел нас, как он сказал, в единственный дом, где еще можно жить и где находятся сейчас мужчины, семьи которых покинули это село и Армению. Главы семей остались, а некоторые вернулись, чтобы получить деньги – компенсацию за ущерб, нанесенный землетрясением.
Мы пошли в этот дом. Не знаю, может быть, там были другие помещения, но все собрались в низенькой маленькой комнате у едва тлеющего очага. Пожилая женщина и, наверное, пятнадцать мужчин, от седых до совсем юных…
Не буду передавать всю логику, ткань нашего разговора, да и не было ее. Была боль людей, дважды переживших ощущение бессилия и ужаса. Ужаса перед человеческой темной слепой ненавистью и перед слепой бессмысленностью сил природы.
Все твердо решили уезжать, бежать. Семьи уже покинули свои дома, многие до землетрясения. Моих собеседников задерживали только волокита и издевательства чиновников. Не выплачивают деньги, не выдают трудовую книжку, не дают расчета, справок… Все это мои спутники – министр и начальник местной милиции – горячо обещали решить завтра же. И решили. Это так. Но вопрос стоял по-другому. «Не уезжайте, – просил я этих людей, – здесь могилы ваших предков. Надо восстанавливать жилища… Придет весна – надо обрабатывать землю».
Вначале они говорили «нет», а потом старший из них сказал: «Хорошо, но кто гарантирует нам нашу безопасность?» Я замолчал, ждал, когда мои армянские коллеги скажут: «Мы, мы гарантируем!», но этого не произошло, разговор ушел в другое русло. Я долго молчал, а потом взорвался… Просил прощения у этих несчастных людей и очень жестко обязал Арутюняна обеспечить их безопасность, хотя ведь это его обязанность и без моих указаний. Они-то давно поняли, что, раз Арутюнян не вызвался это сделать сам, без приказа из Москвы, плохо их дело… Впрочем, они знали это и раньше. Благородные люди пощадили самолюбие московского начальника…
Два дня спустя была у меня и другая встреча, в Кировобаде (теперь – Гяндже). Абсолютно иная по обстановке, но точная копия по содержанию. Армянки, работницы небольшой фабрики, в присутствии азербайджанского начальства говорили о том, как у них хорошо, но потом боль и страх не удалось сдержать, и они рассказали все или почти все. Трудно передать, какому изощренному давлению, издевательству, запугиванию подвергались эти бедные женщины с тем, чтобы заставить их бежать, уехать, продать дом, сдать квартиру… И уже министр внутренних дел Азербайджана под моим нажимом говорил, что примет меры, но отводил глаза в сторону. А местное начальство все оспаривало, обещало разобраться, но я уже не верил, что они что-то сделают. И мне как министру мало на кого можно было здесь опереться. Всех не уволишь…
Центр не был способен что-либо сделать политическим путем, а тем более военным. В самом деле, не могли же мы силой оружия навалиться на одну из сторон? Конфликт разрастался, принимал самые разнообразные формы.
Объявил голодовку известный журналист, историк и общественный деятель, Зорий Балаян.
Я уезжал в Канаду и попросил передать ему мое письмо, в котором просил «…прекратить это самоистязание. Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что наше личное знакомство дает мне право просить Вас об этом, тем более как министр внутренних дел страны не могу не считать себя морально ответственным за все, что происходит вокруг и в связи с проблемами Нагорного Карабаха.
МВД СССР старается не допустить разрастания конфликта и новых жертв ни в чем не повинных людей – армян и азербайджанцев. Не вдаваясь в схему и динамику решения этого сложнейшего вопроса, я не вижу никакого иного пути для начала позитивного процесса, кроме создания любого механизма переговоров…
…Наши личные встречи убедили меня, что Вы исключительно мужественный человек. Не думаю, что Вас когда-либо интересовала слава мученика. Никогда еще самоистязанием и мученичеством национальные споры не решались. Хотя это, может быть, и не так. Вы лучше знаете историю. Но современную историю надо строить на других принципах. Главное – здравый смысл, доброжелательность, терпение, желание и умение понять другую сторону…»
Выдержки из ответа Зория Гайковича я привожу в этой книжке. Это тоже документальное свидетельство того, навсегда ушедшего времени.
…Знаете, Вадим Викторович, обидно, когда приходится чуть ли не объясняться, оправдываясь за, казалось, судьбоносную ориентацию наших и Ваших предков, решивших пойти не на лозунговую дружбу, а на политический союз, который был исторической необходимостью для обоих народов.
Осознавая, что «слава сильного – это свобода для слабого», все же исторической истины ради, хотелось бы напомнить, что все последние триста лет русские цари в каждом армянине видели надежного пограничника в стратегически уязвимом для России регионе.
Что ж, к сожалению, сегодня приходится признаться, что мы имеем другие политические и даже геополитические реалии, а стало быть, и другую философию, другие взгляды на прошлое, а стало быть, другое восприятие самой философии и самих взглядов наших с Вами предков.
