Михаил Морозов - Шекспир
Ни в одном из своих произведений Шекспир не показал эволюцию образа с такой полнотой, как в центральной фигуре «Короля Лира». В ходе развивающихся событий меняется не только сам Лир — меняется и отношение к нему зрителя или читателя. «Смотря на него [Лира], - замечает Н. А. Добролюбов, — мы сначала чувствуем ненависть к этому беспутному деспоту; но, следуя за развитием драмы, все более примиряемся с ним как с человеком и оканчиваем тем, что исполняемся негодованием и жгучею злобою уже не к нему, а за него и за целый мир — к тому дикому нечеловеческому положению, которое может доводить до такого беспутства даже людей, подобных Лиру».[66]
Сцена в степи — момент полного падения Лира. Он оказался выброшенным из общества. «Неоснащенный человек, — говорит он, — всего лишь бедное, голое, двуногое животное». И вместе с тем эта сцена — его величайшая победа. Он в эту бурную ночь понял то, что с самого начала понимал шут, который уже давно знал истину. Недаром Лир называет его «горьким шутом». «Судьба, распутница из распутниц, — поет шут, — ты никогда не отворяешь двери беднякам». Жизнь вокруг, как видит ее шут, уродливо искажена. Надо, чтобы все в ней изменилось. «Тогда наступит время, — кто доживет до него! — когда ходить начнут ногами», — поет шут. Он — «дурачок». А между тем, в отличие от придворных Лира, он до конца сохраняет человеческое достоинство. Следуя за Лиром, шут проявляет подлинную честность и сам сознает это. «Тот господин, — поет шут, — который служит ради выгоды и ищет выгоды и который только по внешности следует за своим повелителем, унесет ноги, когда начнется дождик, и покинет тебя в бурю. Но я останусь, дурак не уйдет; пусть спасается бегством мудрец; убегающий негодяй похож на шута, но сам шут, ей-богу, не негодяй». Итак, шут уже с самого начала обладал той мудростью, которую, сбросив королевскую мантию и корону, лишь путем тяжелых страданий обрел Лир.
Ту же свободу обретает ослепленный Глостер, который, по его собственным словам, «спотыкался, когда был зрячим». Теперь же, слепой, он видит правду. Он взывает к небесам, как к символу справедливости: «Пусть владеющий избытком и пресыщенный роскошью человек, который обратил закон в своего раба и который не хочет видеть, потому что не чувствует, поскорей ощутит вашу мощь! Тогда распределение уничтожит излишество, и каждый получит достаточно средств к существованию».
Судьба Глостера показана параллельно с судьбою Лира. Глостер становится жертвой Эдмунда. Оскорбленный своим положением незаконного сына, Эдмунд во многом напоминает и озлобленного своим уродством Ричарда и, в еще большей степени, Яго, уязвленного тем, что его обошли по службе.
Основной темой «Короля Лира» является трагедия познания жестокой действительности, окружавшей Шекспира.
Для раскрытия этой темы много сделал замечательный исполнитель роли Лира на советской сцене С. М. Михоэлс,[67] которого справедливо можно назвать актером-философом.
XXII. «МАКБЕТ». ДРУГИЕ ПЬЕСЫ ВТОРОГО ПЕРИОДА
Еще мрачнее становится атмосфера в «Макбете» (1605), где мы присутствуем не только при физической, но и при нравственной гибели героя. В начале трагедии Макбет — доблестный воин. Но он уязвлен тщеславием. Ступив на путь преступления, он уже не имеет сил сойти с него и идет вперед к неотвратимой гибели. Трагические события развертываются на фоне глухой ночи, во мраке которой мелькают зловещие образы трех ведьм. Подобно трем Паркам античной мифологии, они обретают безраздельную власть над судьбой Макбета.
Шекспир широко использовал те искони бытовавшие в народной литературе воззрения, которые сопоставляли стихийные явления с событиями человеческой жизни. Так в «Юлии Цезаре» убийству Цезаря и началу гражданской войны предшествует гроза с громом и молнией, когда «буря роняет пламя, как будто на небесах началась гражданская война». В «Гамлете» мы слышим о кометах, кровавой росе, солнечных и лунных затмениях. Буре в душе Лира соответствует буря в ночной степи. Еще сумрачней становятся зловещие явления в «Макбете». По словам старика, беседующего с Россом («Макбет», действие II, картина 4), эти явления столь же «противоестественны, как и совершенное деяние», то-есть убийство Дункана: маленькая сова заклевала сокола; лошади Дункана, вырвавшись на свободу, стали пожирать друг друга; ночной мрак продолжается и днем. Наступило, по словам Росса, «преобладание ночи».
По замечанию комментаторов, слово «кровавый» употребляется в этом произведении особенно часто и красной нитью проходит через всю трагедию. Вероятно, чаще, чем в других пьесах Шекспира, встречается в «Макбете» и слово «тиран». Тема «Макбета» во многом напоминает «Ричарда III». Как там, так и здесь перед нами — обагренный кровью «узурпатор», который сначала достигает цели, но затем расплачивается за свое преступление. Как там, так и здесь трагедия завершается торжеством положительных сил (Генрих, Малькольм), восстанавливающих в государстве нарушенную гармонию. Жестокость Ричарда вырастает на кровавой почве междоусобной феодальной войны Алой и Белой Розы; преступление Макбета как бы продолжает вереницу тех предательств, заговоров и мятежей, с упоминания о которых начинается трагедия. Но субъективно между Макбетом и Ричардом мало общего.
Ричард обладает природным бесстрашием, Макбет же — только решимостью, которая не вытекает из его природы и является результатом борьбы с самим собой. Он склонен к безрассудной решимости именно потому, что от природы он — колеблющийся человек, и весь путь его преступлений свидетельствует о его природной слабости, так как он стремится уничтожить преследующую его «тень страха».
Ричард III во многом напоминает образы Марло. С самого начала трагедии он — законченный «злодей» и откровенно заявляет о своем злодействе. Макбет же, хотя он сам первый подумал об убийстве Дункана, является в дальнейшем в известном смысле жертвой окружающих влияний. Сравнение Макбета с Ричардом дает наглядное представление о пути, пройденном Шекспиром от изображения изолированной, «самой по себе» действующей личности, напоминающей героев Марло, до ее изображения во взаимодействии с окружающим миром.
Отметим, что Макбету было тем легче поддаться искушению, что он был не только могущественным феодалом, но, согласно древней хронике, родственником Дункана и, следовательно, по рождению своему близок к престолу. С другой стороны, сам Дункан — слабовольный и бездеятельный правитель. В шекспировской трагедии мы видим Дункана вдалеке от поля битвы, в которой он не принимает непосредственного участия, доверив предводительство войсками своим вельможам.
