Михаил каратаев-крачевский - БЕЛОГВАРДЕЙЦЫ НА БАЛКАНАХ
— Это к нам не относится. У вас свои праздники, а у нас свои. К тому же работаем мы не в селе, а в поле и ваших праведников в соблазн не вводим.
— Ну, дело ваше. Я только вас предупреждаю, что могут быть неприятности, — сказал болгарин и пошел своей дорогой.
Потеря дня нарушала все наши расчеты, и потому мы решили продолжать выкладку, надеясь, что сельские власти не захотят с нами связываться и оставят в покое. Действительно, часа полтора мы работали без всякой помехи, но потом к нашей яме подошел другой болгарин и, отрекомендовавшись секретарем кмета, потребовал, чтобы мы немедленно прекратили работу. Пришлось подчиниться. Усевшись на краю ямы, мы закурили, провожая глазами величественно удалявшегося секретаря.
— Досадно, — промолвил Тихонов. — День пропадет зря, и придется проторчать тут все воскресенье, чтобы закончить работу в понедельник.
— Отчаиваться рано, — ответил Смирнов. — Этот блюститель порядка и благочестия небось уверен, что сегодня работать мы больше не посмеем, и второй раз он сюда едва ли наведается, а из села нас не видно. Переждем на всякий случай минут пятнадцать, а потом будем продолжать.
Еще около часа мы проработали, но затем были арестованы и отведены к кмету. Последний хотел посадить нас в подвал до следующего утра, но в возникших пререканиях Смирнов удачно козырнул именем полковника Златева, и дело кончилось тем, что кмет прочел нам длинную нотацию и с миром отпустил, взяв обещание, что сегодня мы работать больше не будем.
Время было обеденное, а потому, выйдя из кметства, мы направились к месту работы, зная, что еду нам принесут туда. Почти сейчас же подошел и парнишка с продуктами. Мы разгрузили принесенную им торбу и, помимо всего прочего, обнаружили в ней порядочный горшок сливочного масла.
— Ого, не меньше кило, — сказал Крылов. — Пожалуй, не ужрем.
— Оставлять нельзя, — заметил Тихонов, — а то вдова подумает, что мы масла не любим, и в следующий раз не даст или даст мало.
Это было резонно, и потому на поглощаемый хлеб мы мазали слой масла толщиною в палец, но все же не одолели его и половины.
После обеда возник вопрос — что теперь делать? Идти в село и забираться в свинушник никому не хотелось, коротать время в душном и полном мух деревенском кабаке было и того хуже.
— Давайте, братцы, останемся здесь, — предложил я, — и поваляемся на солнышке как богатые туристы на пляже. А чтобы не обгореть, используем остатки вдовьего масла.
Оставшись в одних трусах, мы густо обмазали тела и лица маслом и растянулись на солнцепеке, время от времени меняя положение и стараясь поддерживать разговор, так как заснуть при таких обстоятельствах было опасно. Но постепенно сон нас все-таки одолел.
Проснулся я первым и, взглянув на своих спящих приятелей, пришел в ужас: их тела были помидорно-красного цвета. Конечно, и я был не лучше. Судя по положению солнца, проспали мы не меньше трех часов. И, поняв, чем это для нас пахнет, все приуныли.
— Придется облезать, — с грустью промолвил Крылов, — да еще не в сухую, а с пузырями.
Однако, к нашему удивлению, все обошлось благополучно. Кожа у нас даже не зашелушилась, а дня через два ее краснота перешла в великолепный, шоколадного цвета загар, который привел в восхищение сейменских дам. Спасло нас от ожогов, надо полагать, сливочное масло.
Дальше все шло гладко. Чтобы наверстать потерянное время, нам пришлось делать по 2400 кирпичей в день, что потребовало предельного напряжения сил, и к воскресенью мы работу закончили. Но к тайной нашей досаде, тут же получили второй заказ на саман и вынуждены были задержаться в Свирково еще на неделю.
Каждый развлекается по-своему
После двухнедельной работы на самане я возвратился в казарму с хорошим заработком — около двух тысяч левов. Тысячу с некоторой грустью, но по-братски распределил между кредиторами, затем отправился в русскую сапожную мастерскую братьев Зориных120 (все три брата Зорины тоже были артиллерийскими офицерами) — выдающихся специалистов своего дела — и заказал себе новые хромовые сапоги, “такие тонкые, чтобы весь Сеймен закачался от восхищения и зависти”, — как было сказано сапожникам при вручении задатка.
Осталось у меня после этого монет семьсот. В те далекие времена, когда дневной паек в казарме стоил всего тринадцать левов, а за двадцать пять можно было недурно пообедать в ресторане, — благоразумному человеку такой суммы хватило бы недели на три. Причислять себя к категории благоразумных у меня не было оснований, но все же я решил, что недельку или полторы можно будет пожить “дома”, не омрачая своего отдыха мыслями о подыскании новой работы.
Кроме нашей, пришедшей из Свирково, четверки, в казарме находилось еще несколько сергиевцев — в основном, это тоже были саманщики, в данное время не имевшие заказов, но, как и мы, уже кое-что подзаработавшие. По случаю приятной встречи и общности судьбы, мы в первый же вечер совместно, и с подобающими возлияниями, поужинали в довольно уютном русском ресторанчике, который, разумеется, имелся в городе, а после этого каждый стал проводить время сообразно своим влечениям и вкусам: одни ухаживали и увивались вокруг гарнизонных дам и барышень, другие отдавали предпочтение преферансу. Люди не чуждые искусства, помимо этих основных занятий, что-то рисовали и пописывали — плодами их творчества были по преимуществу карикатуры и стихи на злобу дня. Мирное течение нашей жизни лишь слегка омрачалось косыми взглядами и поучениями полковника Мамушина, который всячески старался внедрить в наши головы сознание того, что сейчас надо пользоваться возможностью подработать денег на зиму, а не бить баклуши.
Однажды вечером кто-то принес в казарму слух, будто на следующий день, поездом из Софии, через Тырново-Сеймен проследует куда-то болгарский царь Борис. В нашем русском понимании это было очень крупное событие. И поскольку никто нас о нем официально не известил, а в городе ни каких-либо приготовлений, ни даже разговоров об этом не было, слуху никто не придал значения, считая его чьей-то досужей выдумкой. Но из нас, молодых офицеров-сергиевцев, человек шесть, которым нечего было делать, все же решили припарадиться и сходить на вокзал, к софийскому поезду, чтобы поглазеть если не на царя, то хоть на столичную публику. Такие прогулки мы не раз совершали и раньше.
Тырново-сейменская железнодорожная станция сама по себе была совершенно незначительна. Но ежедневно в полуденные часы через нее проходили в обоих направлениях поезда международного экспресса Париж—Константинополь, и оба стояли тут по полчаса, чтобы желающие из пассажиров могли пообедать. В силу этого при здешнем вокзале существовал небольшой, но прекрасно обставленный ресторан с отличным буфетом, куда и мы наведывались, когда бывали при деньгах и хотели кутнуть “на высшем уровне”.
