Ольга Белан - Моя бульварная жизнь
Мне долгое время не давала покоя история про выпавшую из окна проститутку — если помните, именно она обратила мое внимание на Гоблина, которого я раньше и в глаза не видела. «МК» написал скупо и кратко — ну выпала и выпала. А когда мы стали вместе работать, я нередко приставала к Гоблину с расспросами, но он от них дипломатично уходил. С нами тогда еще работал Татарин, и я уговорила его как-нибудь выпить вместе с Гоблином — может быть, алкоголь развяжет ему язык, и он поведает нам подробности произошедшего? Бутылочка виски для этого случая припасена в сейфе, и вот однажды, когда после рабочего дня все уже разошлись, мы втроем вытащили ее на свет Божий. Гоблин махнул пару рюмок, Татарин вовремя вставил нужное слово — и полились откровения.
Я тогда как раз собрался жениться. Уже заявка была в загсе и назначен день. Женился я поздно — почти в 37 лет, поэтому подошел к делу основательно — невесту отправил домой в родной город на девичник, а сам решил устроить мальчишник, все как положено. Мы с мужиками зажигали в ночном клубе, сняли каких-то девок, плохо помню, потому как был нетрезв. Ну и одну из них, видимо, забрал к себе домой. Приехали — и я сразу рухнул на диван, сил уже не было, выпил многовато. А она, наверное, углядела в моем кармане толстый бумажник — как раз был день зарплаты — и решила его свистнуть. Кошелек взяла, но дверь входную открыть не сумела. Выглянула в окно — там козырек соседнего балкона, решила перейти по нему в подъезд — ну и рухнула. 11-й этаж все-таки. Я проснулся от назойливого звонка в дверь — а это уже милиция приехала. От нее все и узнал. У девки нашли мой бумажник — и с меня все подозрения сняли. Но случай попал в милицейскую сводку, а потом в «МК». А уж они никак не могли не подковырнуть конкурентов — вечные соперники.
В общем, понятно, что Гоблин мог позволить себе выпить лишнего.
Но в ночь после его дня рождения я спала спокойно — ничто не предвещало беды, никакого предчувствия! А утром еще в машине водитель сообщил — в редакции скандал, Уткин рвет и мечет.
Оказалось, что Гоблин допраздновался до такого состояния, что потерял контроль над собой, проще говоря, напился до чертиков, и хуже всего — везде оставил следы своего необузданного пьянства. Ему стало плохо, он облевал туалет, коридор и даже залу — и уехал в ночь, не убрав за собой. Утром пришли уборщицы, увидели все это свинство и тут же накатали служебную записку генеральному директору. Уткин, наконец, почувствовал себя начальником. Он вызвал сначала меня, потом Гоблина. Отчитал, как положено, и велел прислать объяснительную — а что же еще? Но ничего более дурацкого, чем писать на полном серьезе: «Сотрудник редакции такой-то отмечал свой день рождения, не рассчитал сил, выпил лишнего, и ему стало плохо». Я была уверена, что ситуация хоть и неприятная, но не смертельная, и служебную записку писала со смехом. Однако Уткин считал по-другому, и через пару дней на доске висел приказ: мне и Гоблину — по выговору с лишением месячной премии. А премия, между прочим, составляла то у нас больше половины зарплаты!
Я считала, что пострадала вообще ни за что. Ну, ладно Гоблин, он хоть удовольствие получил, напившись и наблевавшись. А я — даже не пригубила, ушла сразу же после подписания номера в свет! Согласна, я как начальник за все в ответе. Но почему нас с Гоблином наказали одинаково — разве соразмерны наши с ним проступки? Да и народ в редакции подначивал — «Хоть бы ты уже выпила тогда. А то просто обидно».
Обидно ужасно — и я решила позвонить Хозяину. Номер его телефона был забит в мой мобильник, поэтому я не стала соединяться через секретаря, как обычно. Это первый и единственный раз, когда я нарушила субординацию и позвонила напрямик в Америку. Он выслушал меня молча. Мрачно сказал:
— Ну, ситуация, действительно, безобразная.
— Да, — пробормотала я, — безобразная. Но, согласитесь, одного выговора было бы вполне достаточно. А он (имея в виде Уткина) тем самым поставил меня с ним (имея в виду Гоблина) на одну ступень!
— Я бы его (имея в виду Гоблина!) сразу уволил, — так же мрачно произнес Хозяин, — а Уткин его пожалел. Потому что вы за него заступались.
— Ну, как я могу не заступаться за своего сотрудника, да еще собственного заместителя! Ну не рассчитал силы, ну виноват, — опять запричитала я.
Это же самое я тоскливо повторяла вчера в кабинете у Уткина, который тоже грозился уволить Гоблина к чертовой матери! Как жалко, что оба они его не уволили! Это мне был знак — я его не услышала!
А Хозяин между тем смягчился:
— Ну, допустим, на мой взгляд, вы наказаны слишком сурово. Ну что же делать — Уткин как генеральный директор вправе принимать подобные решения, а я отменить их не могу. — И после паузы добавил. — Когда я приеду, мы вернемся к этому разговору.
Опять приходится отдать ему должное: когда он перед самым новым годом приехал в Москву, то вызвал меня, вытащил из сейфа деньги — сумму, которой лишил меня Уткин, — и вручил мне. Было, было в нем все-таки что-то человеческое!
Голубые не только ели…
Хозяин не очень любил тему гомосексуализма. То есть он ее очень не любил. Об этом в свое время мне говорил еще Вася. Всякие свингеры, мазохисты и даже зоофилы вполне спокойно уживались на страницах газеты. Но вот «гомосятину» тут не приветствовали. По наследству эта традиция продолжилась и при мне.
Но в отличие от Хозяина, я гомосексуалов любила. Ну, не то что любила, это сильно сказано, но уважала их отдельную жизнь, не такую, как у всех. Она меня ИНТЕРЕСОВАЛА. Во-первых, среди них были люди, которых нельзя было не уважать несмотря ни на что. А во-вторых, драм, трагедий и сложных хитросплетений судеб у них хоть отбавляй. И потом кино — лучшие фильмы Альмадовара, «Горбатая гора»…
Поэтому мы потихоньку писали про жизнь «не таких». Хозяин уже давно не читал газету, все проскакивало без последствий.
Одним из сильнейших материалов на эту тему была статья Юрика про Льва Новикова. Через год эту статью слямзило телевидение и показало документальный фильм о судьбе великого стилиста — текст шел практически слово в слово.
А судьба эта интересна совсем не тем, что Лева был гомосексуалистом и умер от СПИДа. В его жизни было предательство, которое любому человеку трудно, невозможно пережить. И связано оно с именем другого знаменитого стилиста — кремлевского модельера Игоря Чепурина.
Пользуясь связями, Новиков ввел молодого друга в богемную московскую тусовку. Вместе они создавали образы в спектакле «Горе от ума», вместе работали в телепрограмме «Подиум д’Арт». Из Парижа Лев постоянно привозил эксклюзивные модные каталоги, в них-то и черпал вдохновение Чепурин. Его смелые коллекции воспринимались на «ура». В 95-м появился Дом моды «Igor Chapurin» — не только тешившая самолюбие собственная марка, но и крепкий бизнес. По большому счету, дом основали двое, но, как мы уже знаем, Новиков был бессребреником.
