Томас эдвард Лоуренс - Семь столпов мудрости
Затем следовала неловкая пауза, которую наши друзья пытались нарушить, показывая нам ручного сокола на жердочке, дворового петуха или борзую собаку. Однажды, на удивление нам, в палатку втащили прирученного каменного козла, а в другой раз – антилопу. Когда эти развлечения иссякали, наши хозяева заводили пустую болтовню, чтобы отвлечь нас от домашней суматохи и отдаваемых настойчивым шепотом кухонных распоряжений, доносившихся через занавеску вместе с сильным ароматом кипящего сала и клубами вкусного пара от мяса.
Помолчав, хозяин выступал вперед и спрашивал шепотом: «Черного или белого?» – приглашая нас выбрать кофе или чай. Насир всегда отвечал: «Черного». И раб, следуя знаку, приносил в одной руке кофейник, а в другой три или четыре звенящие белые чашки. Он плескал несколько капель кофе в верхнюю чашку и предлагал ее Насиру, вторую передавал мне, а третью Несибу. Следовала пауза, пока мы поворачивали чашки в руках и с видом знатоков осторожно втягивали кофе, чтобы не оставить ни единой драгоценной капли.
Как только они опорожнялись, он протягивал руку, с шумом вставляя чашки одну в другую, и ловким движением перебрасывал их следующим по порядку гостям; так продолжалось, пока не напивались все. Тогда опять очередь доходила до Насира. Вторая чашка бывала вкуснее первой, отчасти оттого, что напиток настоялся, а отчасти оттого, что в нее вливали остатки из недопитых стаканов прежних гостей, а третья и четвертая чашки, если не сразу подавалось мясное блюдо, отличались удивительным ароматом.
Наконец двое людей приносили рис и мясо на луженом медном подносе пяти футов в поперечнике. У всего племени был лишь один поднос такого размера. По его краям шла вырезанная надпись цветистым арабским слогом: «Во славу Бога и с упованием на милость Его к Его бедному слуге Ауде Абу-тайи». Затем хозяин приглашал нас приступить к еде.
Мы прикидывались, что не слышим его приглашений, как того требовали арабские обычаи. Затем мы удивленно глядели друг на друга, причем каждый подталкивал своего соседа, чтобы тот подошел первым, наконец Насир скромно подымался, а за ним и все мы подходили и опускались на одно колено вокруг подноса. Мы засучивали до локтя правый рукав и со словами: «Во имя всемогущего Бога!» – одновременно окунали руки в варево.
В первый момент, я погружал пальцы с большими предосторожностями, так как расплавленный жир обжигал мою непривычную кожу, и вот, пока я перебрасывал в руках остывающий ломоть мяса, остальные опустошали все блюдо.
Наш хозяин стоял возле кольца гостей, поощряя их аппетит благочестивыми восклицаниями.
Когда все наедались досыта, Насир многозначительно прочищал себе горло и мы все вместе поспешно подымались, шумно восклицая: «Бог воздаст тебе за угощение, хозяин», – и покидали стол.
Затем нас еще раз потчевали кофе или чаем, похожим на сироп. Наконец нам приводили лошадей, мы садились на них и уезжали, призывая благословения на хозяина.
В первый день мы пировали один раз, а во второй и третий по два. Затем 30 мая мы оседлали наших верблюдов и легко сделали трехчасовой переход, достигнув долины, где нашли колодцы обычной солоноватой воды. Люди абу-тайи разбили лагерь вокруг нас.
Змеи, ставшие нашим бичом уже с первой минуты вступления в Сирхан, сделали тот день памятным. Арабы говорили, что в обычное время змей здесь было немногим больше, чем повсюду, где в пустыне имелась вода. Но в этом году долина, казалось, кишела рогатыми ехиднами, кобрами и множеством других видов змей. Ночью двигаться было опасно и, когда мы осторожно шагали босиком между кустов, приходилось бить по камням палками.
У змей была странная повадка заползать ночью к нам под одеяло – вероятно, в поисках тепла. Узнав это, мы вставали с бесконечными предосторожностями, и первый поднявшийся шарил палкой по земле вокруг своих соседей.
Мы убивали ежедневно, может быть, по двадцать штук, и под конец наши нервы оказались так напряжены, что даже самые смелые боялись прикоснуться к земле. Я лично чувствовал трепетный ужас перед всеми пресмыкающимися и страстно желал, чтобы наше пребывание в Сирхане закончилось как можно скорее.
Сирхан нам опротивел. Его пейзаж казался гораздо безнадежнее и печальнее, чем вид всей пустыни, которую мы пересекли. Пески, камни и голые утесы иногда возбуждали воображение и с известной точки зрения обладали угрюмой красотой бесплодной враждебности, но было нечто зловещее в этом облюбованном змеями Сирхане, порождающем лишь соленую воду, тощие пальмы и кусты, которые не были пригодны ни для костров, ни для прокорма верблюдов.
Мы ехали так два дня, миновав Гатти с его почти пресным колодцем. Когда мы приблизились к Аджейле, то увидали вокруг нее множество палаток, и навстречу нам немедленно вышел отряд. Мы узнали Ауду Абу-тайи, невредимо вернувшегося от Нури Шаалана, и одноглазого Дарзи Ибн Дагми, нашего старого гостя в Ваджхе. Его присутствие доказывало расположение Нури, так же как и сопровождавший их сильный эскорт из верховых людей племени руалла – все с непокрытыми головами. Они с приветственными криками сопровождали нас до пустого дома Нури, размахивая пиками и беспорядочно стреляя из винтовок и револьверов.
Дела, казалось, шли благоприятно, и нам пришлось назначить трех слуг готовить кофе для посетителей, которые начали стекаться к Насиру, принося присягу Фейсалу и арабскому восстанию и обещая повиноваться Насиру и следовать за ним со всеми их отрядами. Кроме настоящих подарков, каждый из них ронял на наш ковер неприметный побочный дар в виде вшей, и задолго до захода солнца мы с Насиром были в лихорадке от укусов этих паразитов. У Ауды одна рука не сгибалась, что являлось следствием старой раны в локтевом суставе, и поэтому он не мог свободно почесываться. Но печальный опыт научил его засовывать за спину палку, и, скребя ею ребра, он, казалось, успокаивал зуд быстрее, чем мы достигали того же своими ногтями.
Кочевые племена и кочевая жизнь
Прошло уже пять недель со дня нашего отъезда из Ваджха. Мы истратили почти все деньги, которые захватили с собой, дали возможность верблюдам отдохнуть или заменили их новыми. Отъезду ничто не препятствовало. Новизна ощущений заранее вознаграждала нас за все, а Ауда накануне нашего выступления дал прощальный пир в своей огромной палатке, на котором присутствовали сотни людей. Этот пир превосходил все предыдущие.
Во время пира Ауда, указывая на Мухаммеда, спросил нас:
– Не хотите ли вы, чтобы я рассказал вам, как в течение пятнадцати дней Мухаммед не спал в своей палатке?
Все захихикали от восторга, и Ауда рассказал, как Мухаммед купил нитку жемчуга в Ваджхе и не отдал его ни одной из своих жен. Все они перессорились из-за украшения, но сошлись на том, чтобы отвергнуть его.
