Михаил Колесников - Великая мелодия (сборник)
Минуты? Часы? Вечность? Бугрилась вспененная вода за бортом. Вода, ветер и тьма… А потом справа по борту — малиновый рассвет, а впереди — видение бело-розового города, встающего из воды…
Заложив руки за спину, Макошин стоял на носу парохода со своими товарищами-чекистами, радовался тому, что экспедиция заканчивается. Все обошлось. Он вдруг вспомнил слова Фрунзе: «Вернетесь, расскажете о Константинополе»… Улыбнулся.
Мысленно оглянулся назад, и только теперь пришло в голову: а что рассказывать? Константинополя, по сути, не видел. Не успел посмотреть. Не до экскурсий было. Крутые берега Босфора остались далеко позади, будто во сне. Залив Золотой Рог, Галатская пристань в устье залива, Анатолия… Там Макошин не бывал. Не был он и у Айя-Софьи, видел издалека купол — и все. Галату пришлось пересечь, когда пошел к Гравицкому. У Галатской башни постоял немного. Башня как башня…
Да, Макошин не побывал на Принцевых островах, не видел Мизийский Олимп, не видел римских и греческих развалин. С этим уж ничего не поделаешь. Голова уцелела — и то ладно. А ведь могла запросто слететь… Зато создал в Константинополе опорный пункт для репатриации. «Ни одного солдата и офицера на новую авантюру!..» — слова Гравицкого. Оказывается, солдаты врангелевской армии раскиданы по разным сторонам, много их на Балканах. Следовало бы послать туда миссии советского Красного Креста, которые вели бы работу по репатриации. Уже сейчас, несмотря на террор, в Болгарии возникает «Союз возвращения на Родину».
Дело сделано.
Жаль, конечно: в Анатолии, в Ангоре не смог побывать. Да и не мог быть там, у Кемаль-паши, где рождается новая Турция…
Капитан «Решид-паши» Абдул-бей находился на мостике. Нелегко далось ему это последнее морское путешествие: лицо почернело, глаза ввалились. Но он улыбался. Заметив Макошина, приветственно помахал ему рукой. Теперь-то Макошин осознал: всю меру ответственности за этот запрещенный рейс в Одессу капитан взял на себя. И команда, все они были за него и вместе с ним, вместе с Макошиным и его товарищами!.. Когда капитан вернется в Константинополь, его, несомненно, арестуют и бросят в тюрьму. Его и его «сообщников». И они знают, что их ждет. Но это уже не будет иметь значения — они совершили подвиг своей жизни, ощутили сладость международной солидарности… Они могли бы из Одессы пойти прямо в Трапезунд, к Мустафе Кемалю, возможно, кое-кто так и поступит. А у остальных в Константинополе семьи, дети… И все же они отважились… Спасибо вам, турецкие друзья…
…6 апреля 1921 года «Правда» сообщила: турецкий пароход «Решид-паша» доставил в Одессу 3800 бывших врангелевских солдат и офицеров во главе с бывшим генералом Слащовым.
Только в июле смог Макошин попасть на прием к Фрунзе. Михаил Васильевич занимался ликвидацией банд Махно. В одной из стычек был ранен в бедро, и Центральный Комитет КП(б)У и Совнарком Украины высказались против непосредственного участия Фрунзе в боях. Пришлось подчиниться. По личному указанию Ленина он занимался вывозом соли из Крыма, из Донецкой губернии, из солепромышленных районов Украины. Его также назначили ответственным за продовольственные заготовки на Украине.
Худой, с запавшими глазами, с землисто-серым лицом, сидел он в своем кабинете. Поздравив Макошина с блестящим завершением «немыслимой» операции, шутливо сказал: — Прибил-таки свой щит на Златые врата Цареграда! Не хотели брать меня с собой, вот и я вас не возьму.
Макошин поинтересовался: куда это не хочет его брать Михаил Васильевич?
— Куда? Да туда же — в Турцию!
— В Константинополь?
— В Константинополе больше нам делать нечего. Последнюю группу генералов и солдат недавно вывезли. Ну а Врангель перенес свой штаб в Югославию.
— Вот так номер! А среди репатриированных генералов Гравицкий числится?
— Так он и был главным закоперщиком. Вначале генералы опубликовали обращение «К войскам белых армий», которое, можно сказать, потрясло белую эмиграцию, потом вернулись сюда.
— А где сейчас Гравицкий?
— Да здесь, в Харькове. Если соскучились, можете повидаться.
— Выходит, вы отправляетесь в Ангору, Михаил Васильевич? К Мустафе Кемалю?
— Совершенно верно. По поручению правительства Украинской республики с дипломатической миссией. Украина заключает договор с Турцией!.. Аналогично московскому.
Макошин взмолился:
— Возьмите меня с собой. Я, как чеховский Ванька Жуков, все делать согласен.
Фрунзе покачал головой.
— Взял бы, Константин Алексеевич, да не могу. Не отпустят. Для вас, Константин Алексеевич, считайте, гражданская война кончилась. Пора готовиться к новым боям с империализмом. В покое нас все равно не оставят. Теперь мы обязаны иметь армию, которая могла бы противостоять даже объединенному капиталистическому миру. Думаю, техника Колчака, Деникина, Врангеля — лишь слабый намек на то, что в будущем выставят против нас враги. Военная промышленность — вот что нам нужно сегодня! Попробуйте свои силы на этом поприще, Константин Алексеевич. Я уже дал со своей стороны рекомендации… Пойдете в воздушный флот… Вы не рады?
На мгновение Макошин смутился, затем снова упрямство появилось в его глазах.
— Отчего же? Рад. Большое спасибо. Именно об авиации я и мечтал.
— Завидую. А мне, судя по всему, экономистом, как мечталось, не суждено стать.
И трудно было понять, сожалеет он об утраченных возможностях или шутит.
— Ни пуха ни пера, — сказал Фрунзе с мягкой улыбкой.
— Вам тоже, Михаил Васильевич.
Макошин вышел из штаба. Вначале хотелось встретиться с генералом Гравицким, теперь подумал: а зачем?
Москва — Стамбул
Великая мелодия
1
Рейсовый самолет лениво свертывал в рулон темно-зеленую карту сибирских пространств. Разорвав тяготение обыденности, прикованный к немыслимой параболе, я испытывал непривычное состояние отрешенности от всего. За стеклами иллюминаторов клубилась пелена безвременья: область неопределенности между прошлым и будущим — в будущее можно и не выйти…
Я возвращался в Лимб своей молодости — в Монголию, где не был почти три десятка лет. С годами начинаешь разбивать жизнь на круги, на Лимбы, на уступы. И теперь я думал, что тот или иной Лимб — своеобразный психологический остров, заселенный определенными людьми, с которыми приходилось когда-то общаться; возможно, некоторые из них умерли, а я, не зная о том, продолжаю держать их в памяти молодыми, полными сил, они для меня все еще существуют там, в каких-то моментах моей биографии, моего прошлого. Я продолжаю спорить с ними, веду бесконечный диалог, не замечая того, что он давным-давно превратился в монолог…
