Жорж Перек - W или воспоминание детства
Но, достаточно хорошо зная мир W, становится понятно, что даже самые мягкие его Законы — это всегда и всего лишь воплощение куда более жестокой иронии. Внешняя щедрость правил, определяющих восхождение к официальным должностям, всякий раз наталкивается на прихоти Иерархии: то, на что указывает Хронометрист, может отказать Арбитр; то, что обещает Арбитр, может запрещать Судья; то, что предполагает Судья, может располагать Директор; то, что дарует один Директор, может отобрать другой. Высшие Официальные лица наделены всей силой власти; они могут дозволить или запретить; они могут ратифицировать волю случая или предпочесть ей случайность собственной воли; они могут вынести решение и в ту же секунду своё решение отменить.
Нет никогда никакой уверенности в том, что в итоге своей карьеры Атлет станет Официальным лицом, а главное — нет никогда никакой уверенности в том, что он им останется. И однако, другого выхода у него нет. Изгнанные из команды и не получившие должности Ветераны, которых называют «ослами», не имеют никаких прав, никаких гарантий. Им запрещено находиться в спальнях, столовых, душевых, раздевалках. Они не имеют права разговаривать, они не имеют права сидеть. Нередко у них отбирают тренировочную форму и обувь. Они толпятся возле мусорных баков, по ночам бродят вокруг виселиц и, не обращая внимания на Охранников, которые стреляют по ним без предупреждения, стараются вырвать несколько кусков плоти из трупов побитых камнями и повешенных побеждённых. Они сбиваются в небольшие группы, тщетно пытаясь согреться и хотя бы на миг обрести в этой ледяной ночи сон.
Работы у низших чинов, честно говоря, не очень много: служащие при душевой небрежно крутят краны с кипятком и ледяной водой; парикмахеры водят стригальные машинки; охранники трибун хлопают длинными бичами; глашатаи дают сигнал к аплодисментам и свисту.
Но ведь нужно, чтобы Люди вставали и строились. Нужно, чтобы они выходили из блоков — Raus! Raus! — нужно, чтобы они бежали — Schnell! Schnell! — нужно, чтобы они входили на Стадион в безукоризненном порядке!
Низшие чины, каков бы ни был их ранг, всемогущи для Атлетов и заставляют их блюсти суровые Законы Спорта с дикой жестокостью, усиленной собственным страхом. Низшие чины лучше накормлены, лучше одеты, они больше спят и чаще отдыхают, но и их судьба полностью зависит от гневного взгляда Директора, от тени, пробежавшей по лицу Арбитра, от настроения или прихоти Судьи.
XXXV
Перед отъездом в Париж, мы провели целый день в Гренобле. Мы не стали подниматься по канатной дороге, ведущей к Гранд Шартрез; впрочем, она и не работала. Вместо этого, мы с Анри пошли в совсем маленький кинотеатр, который назывался, кажется, «Студия»; очень красивый зал с ковром и большими креслами ничуть не был похож на ангар или попечительный клуб, где я бывал на киносеансах. На этот раз мы посмотрели «Частную жизнь Генриха VIII», фильм Александра Корда с Чарльзом Лофтоном в главной роли. Кажется, именно тогда я впервые услышал величественный звук гонга, который предшествует титрам всех фильмов киностудии Ранк. От самого фильма у меня осталась в памяти одна сцена: старый король, слегка выживший из ума, но по-прежнему роскошно одетый и по-прежнему такой же лакомка, втайне от своей какой-то по счёту супруги (перед которой он дрожит, как ребёнок) в одиночестве и с жадностью пожирает целую курицу.
Переезд в Париж длился очень долго. Анри научил меня определять километры, высматривая на правой обочине (когда едешь к Парижу; когда едешь из Парижа это наблюдение почти невозможно: отметки оказываются слишком близко, почти под вагоном, из которого на них смотришь) таблички с белыми цифрами на синем фоне, указывающие количество километров, которые отделяли нас от Парижа, а также сотни метров, обозначенные белыми столбиками, за исключением пятого, который был красным. Эту привычку я сохранил, и с тех пор не проходило, кажется, ни одной поездки на поезде, неважно час она длилась или полдня, без того, чтобы я не развлекался, глядя, как пролетают стометровые, полукилометровые и километровые отметки со скоростью значительно большей, чем во времена нашего возвращения.
Мы выехали вечером и прибыли в Париж на следующий день после полудня. Тётя Эстер и дядя Давид ждали нас на перроне. Покидая вокзал, я спросил, как называется этот памятник; мне ответили, что это не памятник, а просто Лионский вокзал.
Мы сели в дядину машину чёрного цвета. Сначала мы подвезли Анри и его родителей к их дому на проспекте Жюно (герцога д’Абрантес) на Монмартре, а потом поехали к нам, на улицу Ассомпсьон.
Два дня спустя тётя отправила меня за хлебом. Выйдя из булочной, я перепутал направление и вместо того, чтобы идти по улице Ассомпсьён, пошёл по улице Булэнвилье: мне понадобилось больше часа, чтобы найти свой дом.
Затем я пошёл в муниципальную школу на улице Бош. Затем я пошёл на Рождественский праздник, устроенный канадскими солдатами; не помню, какая именно игрушка мне досталась, но она была не из тех, что меня прельщали. Затем, пронося большой красный венок и вышагивая рядом с двумя другими детьми, которые несли один белый и один синий венок, я прошествовал перед каким-то генералом.
Затем я пошёл с тётей на выставку, посвящённую концентрационным лагерям. Выставка проходила в районе Ла Мот-Пике-Гренэль (в тот день я обнаружил, что существует не только подземное, но и наземное метро). Я помню фотографии стен крематориев, исцарапанных ногтями тех, кого травили газом, и изготовленные из хлебных катышков шахматы.
XXXVI
Атлет W почти не властвует над своей жизнью. Ему нечего ждать от проходящего времени. Ни смена дней и ночей, ни ритм времён года не в силах ему помочь. С равной стойкостью он будет терпеть ночной туман зимой, ледяные дожди весной, полуденный зной летом. Конечно, он может надеяться, что его участь улучшит Победа: но Победа так редка и порой так смехотворна! Жизнь Атлета W есть непрестанное, неистовое усилие, изнурительное и тщетное преследование иллюзорного мгновения, когда триумф может подарить ему отдохновение. Сколько сотен, сколько тысяч дробящих часов ради одной секунды покоя, одной секунды тишины! Сколько недель, сколько месяцев изнеможения ради одного часа покоя!
Бежать. Бежать по гравию, бежать по болоту, бежать по грязи. Бежать, прыгать, метать. Ползти. Приседать, вставать. Вставать, приседать. Очень быстро, ещё быстрее, ещё быстрее. Бежать по кругу, падать на землю, ползти, вставать, бежать. Стоять навытяжку — часами, днями, днями и ночами. Лечь! Встать! Одеться! Раздеться! Одеться! Раздеться! Бежать! Прыгать! Ползти! На колени!
