Александр Майсурян - Другой Ленин
«В феврале 1923 года, — вспоминал Вячеслав Молотов, — Ленину стало совсем плохо, и он попросил Сталина принести ему яд. Сталин обещал, но не принес. Потом он говорил, что, наверное, Ленин обиделся на него за это. «Как хотите, я не могу это сделать», — сказал Сталин. На Политбюро обсуждался этот вопрос». Секретная записка Сталина завершается словами: «Должен, однако, заявить, что у меня не хватит сил выполнить просьбу В. Ильича и вынужден отказаться от этой миссии, как бы она ни была гуманна и необходима, о чем и довожу до сведения членов П. Бюро ЦК».
Троцкий излагал эту историю так: «Во время второго заболевания Ленина, видимо, в феврале 1923 года, Сталин на собрании членов Политбюро… сообщил, что Ильич вызвал его неожиданно к себе и потребовал доставить ему яду. Он снова терял способность речи, считал свое положение безнадежным, предвидел близость нового удара, не верил врачам, которых без труда уловил на противоречиях, сохранял полную ясность мысли и невыносимо мучился…
— Не может быть, разумеется, и речи о выполнении этой просьбы! — воскликнул я. — Гетье не теряет надежды. Ленин может поправиться.
— Я говорил ему все это, — не без досады возразил Сталин, — но он только отмахивается. Мучается старик. Хочет, говорит, иметь яд при себе… прибегнет к нему, если убедится в безнадежности своего положения… Мучается старик…»
Слова Сталина, вероятно, правильнее было бы записать несколько иначе — «мучается Старик». Старик — то была старая подпольная кличка Владимира Ильича, широко известная. Повторяя это слово, Сталин как бы сдержанно напоминал соратникам о временах подполья, о товариществе тех лет. Тогда многие одобряли самоубийство Лафаргов, смотрели на вещи проще и, скорее всего, не отказали бы Ленину в его просьбе. Но теперь все было иначе.
Увы, Владимиру Ильичу не вполне удалось исполнить свое желание умереть достойно — «как следует… так, как умерли Лафарги», — но не по его собственной воле.
Глава 4
Тюрьма и ссылка
За ним давно уже охотились, но находились добрые люди, которые прятали В. И. Ленина, подставляя свое тело.
Ленин был вынужден скитаться, прятаться, отсиживаться в ссылках. Его разыскивала полиция за то, что он разводит революцию.
Из школьных сочинений о ЛенинеПереехав осенью 1894 года в Петербург, Ульянов познакомился со столичными молодыми марксистами. В 1895 году их кружок получил название «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». Вскоре он был раскрыт полицией, и 9 декабря Владимира Ульянова с товарищами арестовали.
Оказавшись в известной петербургской тюрьме Кресты, Владимир Ильич не унывал. Он шутил: «Я в лучшем положении, чем другие граждане Российской империи, — меня взять не могут».
«Шесть чернильниц пришлось съесть». В советские хрестоматии непременно входила знаменитая история: когда Ленин сидел в тюрьме, он писал на волю конспиративные «химические» письма. Разумеется, достать в тюрьме необходимые реактивы было невозможно. Но Владимир вспомнил детскую игру, которой он научился когда-то от матери: писать вместо чернил молоком. (Чтобы прочесть потом подобное письмо, его требовалось слегка нагреть над огнем свечки или лампы.) Молоко входило в его тюремный рацион. Что же касается миниатюрных чернильниц, то их Ульянов лепил из мякиша черного хлеба.
Если щелкала форточка в двери камеры или раздавался шорох возле волчка, заключенный преспокойно отправлял в рот и хлебную чернильницу, и налитые в нее молочные «чернила». Когда надзиратель уходил, мастерил следующую… На одном из свиданий он со смехом признался родным: «Неудачный день сегодня: шесть чернильниц пришлось съесть».
Разумеется, съедобная чернильница из школьных хрестоматий перекочевала и в фольклорную «биографию» Ленина. О ней самые хлесткие и ядовитые анекдоты: «Ко дню рождения Ленина музей Петропавловской крепости выставил одну из несъеденных чернильниц Владимира Ильича. Чернильница выполнена из хлебного мякиша, пропитанного сливками, и инкрустирована красной и черной икрой из тюремного рациона». «Когда Ленин сидел в тюрьме, из хлеба он сделал чернильницу, из молока — чернила, а из соседа по камере — Надежду Константиновну Крупскую». И даже такой неожиданный «наркоманский» анекдот: «Владимир Ильич Ленин постоянно курил конопельку. А когда его пробивало на хавчик — он ЧЕРНИЛЬНИЦУ ЕЛ!!!»
«О мелких грызунах»? В первом же подцензурном письме из тюрьмы (2 января 1896 года) Ульянов умудрился спросить оставшихся на свободе товарищей о том, кто был арестован вместе с ним. Разумеется, спрашивать напрямую было невозможно — такое письмо тюремные цензоры бы не пропустили. Свои вопросы Ульянов замаскировал в списке книг, которые просил передать ему в камеру для чтения и работы.
Список содержал и вполне серьезные научные труды по экономике. Но были в нем и такие книги: Костомаров, «Герои Смутного времени». Эту строчку Ульянов пометил знаком вопроса, как будто бы не помня точно название книги. По содержанию она заметно выбивалась из общего ряда. Дело было в том, что товарищи Ульянова по подпольному обществу Ванеев и Сильвин (оба нижегородцы) носили клички: Минин и Пожарский. Шифр, непонятный для тюремщиков и предельно ясный для всех друзей Ульянова…
«Альфред Брэм, «О мелких грызунах»?» — спрашивал Ленин. Под «мелким грызуном» подразумевался Глеб Кржижановский, носивший кличку Суслик.
«Майн Рид, «Минога»?..»
Написанное по-английски название несуществующей книги обозначает Надежду Константиновну Крупскую. За слегка выпученные вследствие базедовой болезни глаза товарищи прозвали ее Рыбой или Миногой…
Конечно, столь разнообразные интересы арестанта — и экономика, и Смутное время, и грызуны, и миноги… — могли бы насторожить тюремных аргусов. Поэтому в своем письме Ульянов обронил невинное замечание о том, что «разнообразие книг должно служить коррективом к однообразию обстановки». Его уловка вполне удалась: бдительные цензоры ничего не заподозрили — и письмо благополучно попало на волю… Вскоре арестант получил ответы на все интересовавшие его вопросы. Например, о «Героях Смутного времени» ему сообщили, что «в библиотеке имеется лишь первый том сочинения», то есть Ванеев арестован, а Сильвин — нет.
«Помню, — вспоминал Сильвин, — что Ильич в те годы и перед тюрьмой и после нее любил говорить: «Нет такой хитрости, которой нельзя было бы перехитрить».
«Могу порекомендовать 50 земных поклонов». В тюрьме Ульянов не прекращал своих занятий гимнастикой. «Владимир Ильич рассказал, — писал его брат Дмитрий, — что в предварилке он всегда сам натирал пол камеры, так как это было хорошей гимнастикой. При этом он действовал, как заправский полотер, — руки назад — и начинает танцевать взад и вперед по камере со щеткой или тряпкой под ногой. «Хорошая гимнастика, даже вспотеешь…»». В шутку он называл тюрьму санаторией.
