Фернан Мейссонье - Речи палача
Не за что было уцепиться. Он был скользким от крови. Одному помощнику это не удавалось. Я же со своей стороны не мог ничего сделать… Я должен был оставаться в готовности на своем месте. В итоге из корзины его подняли оба помощника, с помощью моего отца. Не без труда. Он же орал как только мог, так что слышно его было за двести метров. Для него это должно было быть ужасно. Он извивался. Этого парня вы бы не смогли положить на скамью. Он лежал там, извиваясь, гримасничая и воя, как побитый пес. В итоге им удалось положить его обратно на скамью. Я снова вижу его, его глаза, вылезшие из орбит, и лицо, все в крови его товарищей. Можно было подумать, что это чудовище. Признаюсь, что при падении лезвия я не смог удержать эту голову, она выскользнула у меня из рук. Эта казнь продолжалась целую минуту, это необычно долгое время. Обычно это быстро, щелк, щелк, пара секунд. Но тогда это длилось больше минуты. Это должно было быть ужасно для осужденного. И для четвертого, который ожидал, сидя на табурете меньше чем в десяти метрах. Он слышал всю эту возню, крики. Он был парализован страхом и дрожал всеми членами. Думаю, что ему стало плохо, но прокурор не попросил врача привести его в чувство.
Все это произошло из-за недостатка хладнокровия у двух помощников. Они мне потом сказали об этом. Они держали его недостаточно крепко. Поэтому осужденный выскользнул у них из рук. После казни отец долго кричал на них за то, что у них недостало самообладания. Нужно сказать, что многие из этих происшествий имели место в начале 1958, когда большая часть бригады была обновленной. Сначала они немного паниковали. Вновь пришедшие не владели ситуацией как следует. Но затем довольно быстро все пошло хорошо. Они привыкли. Казнь проходит хорошо, когда каждый помощник выполняет свою работу точно, четко и хладнокровно. Если один из помощников не соблюдает это правило, все испорчено. Да, чтобы выполнять эту работу, нужно обладать хладнокровием — если можно в данном случае так выразиться — и не отступать до конца, что бы ни произошло, даже если что-то случилось. Чаще всего осужденный настолько удивлен быстротой действий, что лишь крайне редко успевает отреагировать. Но в таком случае, когда он бурно реагирует, его силы удесятеряются. Он даже не чувствует боли.
Голова, потерянная на кладбище
Когда множественных казней стало больше, отец уже не хотел использовать корзину. Когда кровь вытекает из тела, ее набирается пять-семь литров. На дне корзины кровь. Ее нужно было чистить, а это работа. Поэтому иногда он заказывал в столярной мастерской тюрьмы изготовить небольшие гробы из дощечек. Это упрощало нашу задачу. Нам уже не приходилось мыть корзину, а главное, это позволяло класть голову вместе с телом на множественных казнях. Отец предпочитал использовать гробы еще и потому, что с корзиной у нас несколько раз случались происшествия, незначительные, но раздражающие. То забывали снять наручники. Их должны были снимать Баро и Сельс. Один рассчитывает на другого, а задача в результате не выполнена. Такое случалось два или три раза, особенно когда было несколько осужденных. В другой раз грузовик сломался. Пришлось посылать другой грузовик, чтобы привезти корзину на кладбище. По всем этим причинам мы как можно меньше использовали корзину.
Иногда мы везли корзину с трупом на грузовике до кладбища. В наши обязанности не входило ехать на кладбище, но я ездил туда из-за корзины. Тело да корзина, это почти сто семьдесят килограмм. Это если был только один осужденный. Но если их было трое или четверо, и я позволю действовать дежурным заключенным, они бы мне выбросили корзину — вместе с телами — из грузовика, как выбрасывают старый ящик. Потому что дежурные заключенные с трудом решаются прикоснуться к обезглавленному телу. Они суеверны. В три дня корзина была бы разбита. Поэтому, когда мы ездили в тюрьмы, в Сетиф или другой город, мне, бывало, приходилось ездить на кладбище, чтобы забрать корзину. То есть, помыв машину, я приходил и забирал корзину. Я не был обязан это делать, я мог бы сказать охране, чтобы ее привезли. А с гробами ты о них больше не заботишься.
Так вот. Со всем этим произошел инцидент другого рода: на кладбище потеряли голову. После казни нам иногда помогали заключенные — осужденные на небольшой срок, а не крупные преступники.
Вместе с охраной они помогали везти трупы на кладбище, где их хоронили прямо в землю, в простыне. Так вот, в тот раз охрана пришла вместе с двумя дежурными заключенными, чтобы забрать корзину. Потом они уехали на кладбище. И тут, черт возьми! наручники!.. Мы вспомнили, что они забрали тело вместе с наручниками. Они забыли снять наручники. Я тут же помчался на кладбище на полицейской машине. Они же, подойдя к краю могилы, опрокинули корзину с трупом. Нужно сказать, что люди, как охрана, так и заключенные, которые нам помогали, были поражены видом трупа. Они немного боялись прикасаться к трупам, брать голову. Дежурные заключенные не хотели дотрагиваться до крови осужденного. Они не хотели брать его, трогать. Поэтому они его выкинули прямо в яму. Пришлось им давать ключи, чтобы они спустились в могилу и сняли наручники… Так вот, тело упало в могилу, но голову было невозможно найти. Она исчезла. Укатилась! Да, поскольку в трех четвертях случаев эти кладбища идут под уклон, голова покатилась между могилами. С запекшейся кровью и землей, приставшей сверху, голова становится почти шаром. Она покатилась. Ее невозможно было найти. И вот в пять утра — а зимой в это время темно — мы ищем голову среди могил, а освещения всего-то спички да зажигалка. Мы не могли ее найти. Стали искать фонарь. На самом деле один заключенный видел голову, но подумал, что это камень. Мы, наверно, четыре минуты ее искали. И нашли ее благодаря фонарю. Она укатилась на два или три метра дальше. Я сам ее поднимал. Они не хотели к ней прикасаться. Ах! голова! это грязь!.. Она была вся в крови, красная, с приставшей землей. Не лучший момент. Потерять голову! Тогда мы были раздосадованы. Дурацкая история.
Пусть их кровь падет на наши головы
Происшествие, которое случилось со мной лично, — это инцидент в ходе казни 7 декабря 1957, казни еще четырех человек в Константине. Казарма нависала над тюрьмой. И там было полно военных, желавших посмотреть на казнь. Помню, можно было слышать шепот оттуда. Да, все военные хотели видеть казнь. Когда полковник увидел, что там люди, он устроил скандал. Он отдал приказ убираться с глаз долой. Кроме того, через какое-то время для другой казни они все загородили. Они не хотели, чтобы люди смотрели. В тот день гильотину окружал кордон из мобильной бригады. Они стояли в восьми метрах от гильотины. Иногда в ходе казни военные говорили: «Берегись! Вольно!» Не знаю, почему «Берегись!». Перед двумя, тремя, четырьмя осужденными! Это зависит от местного полковника. Так вот, я помню, полковник объяснял свои указания другому полковнику, который должен был его заменить. Он стоял слева от меня. Я же был в военном комбинезоне, без пилотки, без ничего на голове. Связав осужденных, я быстро проскользнул на свое место «фотографа». Помощники идут за осужденными. Первый осужденный. Он опрокидывается безупречно. Второй… Хорошо. И когда дошли до третьего, они приводят осужденного, я смотрю на него еще раз, у него опухло лицо. В канцелярии он отбивался как дьявол. Мне было трудно удержать эту скользкую голову. Падает лезвие. Помощники толкают тело, чтобы оно упало в корзину. Но они плохо его толкнули. Вместо того чтобы толкнуть осужденного в грудь, помощник толкнул его в ноги. Тот упал в корзину, но упал… бум… сидя, задом в корзину, и я получаю в лицо струю крови. Струя, пфффффф… и ушла. Пфффффт… Вот представьте себе, струя крови, как два раза по полстакана, брызнувшая с трех или четырех метров. А я стоял сзади. Я ощутил тепло. Трогаю себя… весь в крови, в теплой. В декабре в Константине холодно. О-ля-ля… Я ощущал тепло крови на лице.
